Высотка

да, глазами первокурсника, это невозможно перекрыть никакой усталостью, разочарованием или цинизмом, который Баев насаждает под тем предлогом, что я сделалась какая-то мягкая, податливая, не держу удар

(учись бить на опережение, не научишься — сдохнешь, говорит он)

и только саднит вот здесь немного, когда видишь их, идущих по аллеям с авоськами книг

они кажутся моложе, еще моложе, невероятно юными, с фарфоровыми лицами, папиными очками, которые им велики, бантиками, из которых они выросли, но снять забыли, хот-догами в руках, пирожками с котятиной

неужели мы были такими?

когда это кончилось, ты заметил?

глупыши с невидимыми ранцами

школьный вид, который они скоро потеряют

и станут как мы

отсюда кажется, что не станут никогда

мы проиграли, они удержатся, непременно

иначе зачем эта осень, высотка, надежды

разговоры на подоконниках, зачем все…

А спальное место мы быстренько организуем, не впервой, сказал Баев, осмотревшись в новой комнате. Конечно, ведь это его специализация. Разорим пару кроватей, стащим матрасы — и на пол, как обычно. Мы спим на полу, у нас теперь есть свой дом, совсем свой, потому что Баев, кривясь и отпуская обычные баевские шуточки, только что написал бумагу следующего содержания:

начальнику хозяйственной части ГЗ МГУ

очень большому человеку такому-то

от бездельника и тунеядца Раздолбаева Д. А.

по которому веревка плачет

ЗАЯВЛЕНЬИЦЕ

Прошу принять меня горемычного на работу в должности сторожа.

Сами-то мы не местные и паспорт у нас не в порядке, так для того челом и бьем, чтобы вы, дяденька, нам поможили бы и с прописочкой и с комнаткой.

Обещаю что буду паинькой иначе выметаться мне из столицы в свою провинцию или чего доброго идти на работу как она есть а не хочется.

А еще обещаю дяденька Жуков старожить на совесть насколько она мне вапще позволяет.

и подпись с закорючкой собственноручственно

такой-то распоследний негодяй

сего дня месяца года лапу приложил

Теперь-то твоя душенька довольна? Верной дорогой иду, исправляюсь, вскорости повесят меня на доске передовиков и цветы возложат торжественно, под похоронную музыку великого этого. Обживайся, я скоро буду.

Комната квадратная, словно шапочка бакалавра. Голубые стены, штор пока нет, но он достанет или я у мамы попрошу. Здесь надо писать трактаты, это настоящая средневековая келья, тигль, реторта, но слова и мысли испарились, вынули какой-то титановый стержень, который держал всю конструкцию, и я обмякла, расплылась, спать, спать.

Денег снова нет, я временно завязала с диванами — учиться надо, а силы на исходе. Зима берет свое, докторша в поликлинике сказала, что мое состояние вызвано авитаминозом, и если сейчас начать правильно питаться, то последствия обратимы. Значит, опять диета номер один, и опять не вовремя.

Пристрастилась к «Натсу», иногда за день он один да чай из трухи. Или сразу слопать, или резать в течение дня по кусочку, откалывать, откусывать, потом облизать бумажку, хотя на ней обычно ни крошки, но она — пахнет. И так день за днем, лимонные здания, темнота, сквозняки, короткие сутки, снег, падающий вверх…

Никогда раньше не было столько времени для наблюдения за снегом. Огибающий ветер, теплые стены, конвекция, да что угодно, но он падает вверх, поднимается в небо, как будто все должно вернуться на круги своя, в долгий младенческий сон, в неразличение дня и ночи, в тот безвременный покой, когда ты укрыт с головой, когда у тебя нет ни глаз, ни ушей, ничего нет, и ты маленький комочек плоти, развивающийся назад, от рептилии к рыбе, от рыбы к губке, от губки к жгутику белкового вещества.

Возобновила дневник сновидений, они множились, теснили друг друга, я не успевала записывать; сыпались новые, цитируя старые, передразнивая, пересмешничая; ребус громоздился на ребус; и все тот же снег, и остаточное тепло внутри, которое мог удержать от распыления только сон, подобный летаргии.

В постели не было теплее вдвоем, одному было теплее, но мы сражались; одеяло общее, подоткнутое со всех сторон; свитер, носки, на ночь я надевала баевские

мы спим на полу, мы никогда не ляжем в кровать; из щели между матрасами свистит, они разъезжаются, наутро надо стаскивать обратно

когда мерзнуть невмоготу, согреваюсь в душе; вода идет просто кипяток, выхожу розовая, щеки пятнистые от хлорки, нос блестит; что вид ужасный и не догадываюсь

ведь если тебя принимают такой, какая ты есть…