Высоцкий

По возвращении на родину занятный казус приключился в аэропорту «Шереметьево». На пограничном контроле требуют предъявить паспорт, а Высоцкий нечаянно достает целых два — по разным разрешениям оформил в свое время и один оставил у себя (а не сдал, как полагается по нашим строгим законам). Один из загранпаспортов у него отбирают, и подполковник Тимофеев отсылает лишний документ в ОВИР, где полковник Фадеев выносит хладнокровное распоряжение: «т. Карпушиной: в дело, для уничтожения. 17.07.79».

За здоровьем Высоцкого в последнее время присматривает Толя Федотов — реаниматор. Года четыре они уже знакомы, не раз приходилось звонить среди ночи, чтобы укол сделал или еще как-то выручил: «Толян, приезжай!» Но и он Толе тоже приходил на помощь. Тот жил в коммуналке, и Высоцкий как-то велел ему собрать надлежащие бумаги и в подходящий под настроение момент, прихватив Толю и свой французский диск с надписью «Добра! На память от В. Высоцкого», нагрянул аж к заместителю председателя Моссовета. Тот, заглянув в бумаги, просит зайти через неделю. Высоцкий, доигрывая роль до конца, так разочарованно ему:

— A-а… Через неделю… Значит, у нас с вами ничего не получится.

А у начальника-то свой кураж:

— Как вы можете, Владимир Семенович! Я сказал — значит, будет!

И точно — получилось.

На гастроли в Узбекистан Толя сам попросился — оформили его артистом «Узбекконцерта» и включили в команду (как потом выяснилось, не зря) вместе с Севой Абдуловым, Янкловичем, Гольдманом и Леной Облеуховой — артисткой разговорного жанра. Оксана прилетела отдельно, днем позже.

Двадцатое июля — Зарафшан. Из этого города Высоцкий звонит Леониду Мончинскому переговорить на тему начатой, но отложенной совместной работы: «Всё! Беремся за дело плотно, больше никаких отступлений!» Не столько соавтору напоминает, сколько самому себе[3]. Двадцать первое — Учкудук: первые три концерта — по полтора часа, последний — час с чем-то. Примерно то же — в Навои. Выступая в Навои, перед исполнением военных песен рассказывает, как обычно, о том, что сам не воевал, но часто получал письма от фронтовиков: «Не тот ли вы Володя Высоцкий, с которым мы выходили из окружения под Оршей?..» и прочее. Вспоминает дядю Алексея Владимировича, у которого было целых «три Красных Знамени». А когда его хоронили в семьдесят седьмом году, семнадцать летчиков на семнадцати красных подушках несли семнадцать его орденов… Сам он о смерти дяди Леши узнал, будучи в Париже. Там с ним и простился, забредя в какой-то бар. Но, говоря в Навои с притихшей аудиторией, представил въяве московские похороны — так, как будто сам на них был. Смерть теперь ходит неподалеку…

Вспомнил и живого дядю Лешу. Как записывал у него дома на магнитофон ранние песни. Как забежал к нему однажды только за тем, чтобы рассказать: при моем появлении в Доме актера сам Булат Окуджава встал! Так наивно похвастаться можно только тому, кому очень доверяешь. Дядя Леша посмеялся над загордившимся племянником, а потом (это через Ирэну станет известно) вдруг сказал: а Вовкины песни о войне, может быть, и посильнее, чем у Окуджавы будут!

В Бухаре рано утром двадцать восьмого июля приложился к зелью, да к тому же еще пошел на рынок и какую-то дрянь съел. Через некоторое время начал бледнеть, зеленеть. Заглянувший к нему Гольдман срочно тащит Федотова. Высоцкий успевает проговорить:

— Толя, спаси меня… Спасешь — буду считать тебя лучшим врачом в мире.

И падает. Глюкоза не помогает. Дыхание останавливается, за ним — и сердце. Федотов делает инъекцию кофеина прямо в сердечную мышцу. Потом — искусственное дыхание изо рта в рот. Севе в это время поручает массировать сердце. Дело решают секунды.

А еще говорят двум смертям не бывать! Вот она, клиническая, позади. Ну что, надо к концерту готовиться?

Но тут уж его упаковали, в карман — записку (что надо делать, если приступ повторится) — и через Ташкент в Москву. А там уже он, по прошествии нескольких дней, встречает в Домодедове свою команду…

Впервые за долгое время театральные каникулы он проводит не за границей. Есть на то свои причины. Пробовал отдохнуть в Сочи, где находился Янклович, пробивший ему место в санатории «Актер». Да, здесь вам не Таити — возникли проблемы с койко-местом и с талонами на питание! А в довершение всего — тут же ограбили. Залезли через балкон в номер, украли куртку, джинсы, зонт. Документы, правда, подбросили потом в санаторий. Так и вернулся в Москву несолоно хлебавши, да к тому же в квартиру собственную смог без похищенного ключа проникнуть только при помощи слесаря-виртуоза, справившегося с хитрым американским замком.