Читаем Высоцкий полностью

Высоцкий

Высшая математика бытия

Странное слово – «судьба». От добра, от зла оно происходит? В нем и беспощадный корень «суд», и постоянная, неистребимая надежда на лучшее. Случилась беда – мы говорим: «Не судьба», а можем сказать: «Уж такая судьба». Требуем себе судьбу – и в то же время ее страшимся. Разобраться с этим мучительным словом Высоцкий смог только в семьдесят шестом году, когда из абстрактного понятия оно превратилось в физически ощутимую реальность. Две песни сложились тогда, абсолютно личных, где под словом «я» автор имеет в виду только себя и никого другого. В одной из них Судьба предстала беспомощным больным псом, неотступным, как фаустовский пудель:

Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,Но жаль ее, голодную, – ласкается, дрожит, –Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну –Она, когда насытится, всегда подолгу спит.

И через этот нерадостный образ пришло осмысление той беды, которая с молодых лет исказила его земное существование, лишила множества простых человеческих радостей:

Бывают дни, я голову в такое пекло всуну,Что и Судьба попятится, испуганна, бледна, –Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну –С тех пор ни дня без стакана, еще ворчит она.Закуски – ни корки!Мол, я бы в Нью-ЙоркеХодила бы в норке,Носила б парчу!..Я ноги – в опорки,Судьбу – на закорки,– И в гору и с горкиПьянчугу влачу…

Когда это произошло? Можно ли точно установить, в какой день, в каком году влил он в свою Судьбу этот роковой стакан? Нет, здесь сюжет не житейский, а скорее мифологический, мифопоэтический, когда биография художника берется как целое и обретает небуквально-образное истолкование. И речь уже идет не о «пьянстве» в бытовом смысле, а о жертве, постоянно приносимой творчеству. Духовное начало всегда укоренено в телесном, оно энергетически им питается. Есть счастливцы, у которых эта связь гармонична: расходуясь, они тут же восстанавливаются. А есть художники, обреченные за свои духовные свершения платить физическим саморазрушением. Высоцкому выпала именно такая судьба, и мучительное сопротивление ненавистной «пьянчуге» стало условием творческого существования. Саморазрушение всегда идет по нарастающей, и художника страшит уже не столько физическая, сколько творческая гибель, опасность молчания:

Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком –Пошла, родимая, вразнос и изменила лик,Хамила, безобразила и обернулась Роком, –И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.Мне тяжко под нею,Гляди – я синею,Уже сатанею,Кричу на бегу:«Не надо за шею!Не надо за шею, –Не надо за шею, –Я петь не смогу!»

«Петь не смогу» – вот главная и, по сути, единственная тревога на последнем отрезке земного бытия. А о том, как удалось Высоцкому с ней справиться, – песня «Две судьбы», еще один автобиографический миф. Две главные свои беды – официальное непризнание и алкогольный недуг – он представил в фигурах двух безобразных старух, назвав их Нелегкая и Кривая. Каждая из них достаточно зловеща, чтобы погубить человека, а уж вдвоем они и сильного могут сломить.

И герой этой песни-притчи совершает нечто немыслимое – он ухитряется соединить свои несчастья так, чтобы они как бы нейтрализовали друг друга. У него достает мудрости и трезвости, чтобы увести страшных старух со своего пути, споить их, а самому убежать, сесть в лодку и продолжить свободное плаванье:

И припали две старухиКо бутыли медовухи –пьянь с ханыгою, –Я пока за кочки прячусь,К бережку тихонько пячусь –с кручи прыгаю.Огляделся – лодка рядом, –И за мною по корягам,дико охая,Припустились, подвывая,Две судьбы мои – Криваяда Нелегкая.Греб до умопомраченья,Правил против ли теченья,на стремнину ли, –А Нелегкая с КривоюОт досады, с перепоютам и сгинули!

Перейти на страницу: