Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых

Одним словом, этой ночью все и произошло. И вдруг сразу, в тот же момент, поняла, что его не люблю, что он мне вовсе не нужен со своей спортивной фигурой, и даже синие глаза не нужны. Простилась с ним совершенно спокойно, а он волновался, хотел проводить, но я не пустила. Пришла в свою хату, легла и поняла, что я самая последняя дрянь. Ужасное отвращение к себе. Мне даже противно было касаться одежды. А о тебе я и вспоминать не могла. Началась горячка, всю дико трясло, хозяйка дала каких-то капель, и я уснула. Наутро еще хуже. Мысли о смерти, не самоубийство, а так, сразу лечь и не проснуться. Чтобы людей не мучить. Вспомнила о тебе со стыдом и нежностью. Ведь у меня есть ты, и если вчера я могла о тебе не думать, то потом жить не смогу без тебя.

О нем я ни разу не думала дурно. Он светлый, радостный, с синими глазами. Ну и что, что у него были другие женщины? Что в этом дурного? Разве он насильник? Он им нравится, а сам пока не встретил ту единственную, которую мог бы любить как жену и мать своих детишек. Вот он и ищет. Какой же он донжуан? Разве донжуан любит детей? У Анатолия, наоборот, переизбыток любви — оттого такой любвеобильный. Но я-то без любви, а просто от какой-то расслабленности, растерянности, безволия. Меня мутило от брезгливости к себе. Я бы хотела полюбить, сразу все отдать, всю жизнь, а вместо этого — пустота и раскаяние. Вспомнила прежние встречи, которые всегда так двусмысленно кончались, и решила, что мне не нужно сближаться с людьми. И зачем они, эти встречи, и как вести себя, если нет любви, а только теплое, до боли, чувство? Что мне делать, родной мой? Я никому еще не приносила счастья. И с тобой ничего не получалось. Лучше быть одной. Думала, когда сюда ехала, что совсем уйду от людей. А тут Анатолий как снег на голову, с его синими глазами и осторожной ласковостью.

И откуда этот мой холод — будто ничего не произошло. А что произошло? Столько ждала — и ничего. А он растерялся от своей мужской неудачи, волновался, суетился, но я — ни в какую. Себя винила: если даже у донжуана со мной сорвалось, то, может, я и не создана для этого? А потом еще над ним издевалась, он совсем присмирел. Что на меня нашло? Реванш? Но за что? Если бы ты знал, как мне совестно, обидно, горько. Ненавидела себя, хотелось умереть тут же, на месте. И не от любви к нему, ее нет ни капли, это я ясно сознаю все время, а оттого, что мучаю людей, не могу сохранить их как милых дорогих друзей.