Высоцкий. На краю

«Перед публичными выступлениями Высоцкий просил организовать сначала встречу «для «своих», с хорошим столом, закусками — все как дома», — рассказывал Шмидт. — Так что первый концерт был «подпольным», в русской баньке. Владимир много пел и рассказывал о России. Мы понимали друг друга с полуфразы — по жесту, по движению глаз. И, как всегда, вокруг него, — атмосфера доверия, раскованность, полная свобода. А потом должен был быть заранее объявленный концерт в банкетном зале гостиницы, в которой он остановился. Буквально за несколько часов до выступления я увидел другого Высоцкого — поседевшего, уставшего от жизни, больного мужчину. Сидим, разговариваем, вдруг он схватился за сердце, посинели губы. Лекарств, оказывается, с собой не носил. Пришлось заставить принять нитроглицерин…»

На концерт в гостинице, действительно, собралось более пятисот бывших жителей «необъятной Родины», ныне законопослушных канадцев. Высоцкий практически не отступал от традиционной схемы: песни, кино, театр. На вопросы с политическим подтекстом не отвечал принципиально. Тщательно подбирал слова. А в перерыве за кулисами раздраженно заметил, что в зале сидит какой-то «мордатый» и все время что-то записывает. Хватит того, что в гримерке уже пришлось объясняться с «товарищами», откуда он здесь и почему. Брякнул, что Марина с детьми сейчас в гостях у Фиделя Кастро, а он тут проездом, тоже летит в Гавану. Лукавил «каналья Свидригайлов» — Марина Владимировна в данный момент пребывала во Франции на съемках.

* * *

На юбилей Таганки он успел вовремя, и даже праздничные, дежурные куплеты сочинил, правда, наспех и без особого вдохновения. Но зато «с непоколебимой верой в светлое будущее»:

Придут другие, в драме и в балете,
И в опере опять поставят «Мать»,
Но в пятьдесят — в другом тысячелетье —
Мы будем про пятнадцать вспоминать.

Ну, не получилась «Ода к радости», что поделаешь.

Зина Славина весь день ходила грустная. На юбилей пришла почему-то в черном платье.

— Зин, ты на вечере сегодня будешь? — спросил он ее.

— Нет, — отвечает, — я же вся в черном.

— Не беда!

Через час, вспоминала актриса, у меня было платье небесно-голубого цвета. И я весь вечер танцевала, веселилась, а он заметил: «Ну вот, ты теперь, как ангел небесный».

Отношение Высоцкого к Зинаиде Славиной было трогательно-нежным, как к несмышленышу. Он постоянно опасался, что ее кто-либо может обидеть, оберегал от мирской суеты.

А что до остальных, права Марина, копошатся, как крабы в банке…

* * *

«Я б для тебя украл весь небосвод…»— когда-то пел Высоцкий. А теперь старался наяву творить для Ксюхи маленькие чудеса. Как-то весенним утром выстелил цветочный ковер во всю комнату из любимых Оксаной ландышей. Потом нанял бригаду работяг, чтобы они заасфальтировали ухабы возле ее дома на улице Яблочкиной… Оксана сама говорила, что не была, в общем-то, бедной студенткой. Все-таки папа был известным литератором, успешно зарабатывающим на жизнь эстрадными скетчами. Кроме того, были тетки, обожавшие племянницу.

Но с появлением в ее жизни Высоцкого она и вовсе перестала в чем-либо нуждаться. Во-первых, запретил ей пользоваться общественным транспортом. Задарил модной одеждой, обувью. На новоселье купил холодильник. Ну и так далее… Учил водить машину на Николиной горе, даже хотел приобрести для нее маленькую спортивную «BMW», причем непременно красного цвета.

Она не слишком-то скрывала свой роман. Ее подружки знали, кто у Оксаны поклонник. Сын Вячеслава Зайцева на всех углах рассказывал, что учится вместе с любовницей Высоцкого.

Владимир тоже постепенно вводил Ксюшу в свой круг, образовавшийся в последние полтора-два года. Об Оксане знала Нина Максимовна. Девушка была представлена Абдулову, Бортнику, Ласкари, Володарскому. О ней, естественно, знали Смехов и Хмельницкий. Познакомилась она с Бабеком Серушем. Как-то в разговоре с Ксюшей Владимир Семенович обмолвился: «Ты понравилась Вадиму (Туманову. — Ю.С.). И вообще, тебя «приняли», что бывает очень редко…» Поначалу друзья Владимира Семеновича относились к ней как к очередной девушке, а потом, как она считает, это переросло в другое отношение: кто-то принял, кто-то — нет. Но это не были люди, которые тогда определяли атмосферу дома Высоцкого. А вот те, которые заимели «постоянную прописку» на Малой Грузинской, ее раздражали. Она мчалась к Владимиру Семеновичу, когда он был в плохом состоянии, а бражники гоготали: «Да, ладно, он прекрасно себя чувствует! Это он при тебе начинает «понты гнать», чтобы ты его пожалела». Она с трудом переносила Янкловича, Гольдмана, Годяева, Шехтмана и прочих, как ей казалось, нахлебников.

Когда у него собирались, рассказывал Володарский, она на глазах появлялась редко — то ли к своим занятиям готовилась, то ли просто пряталась. Может, просто побаивалась оравы пьяных похабников — каждый же норовил за ляжку ущипнуть…

* * *

Он закрыл томик и про себя повторил: