Высоцкий. На краю

Может, они были правы?.. Он играл, как жил. Сдерживая яростный темперамент, не позволяя грубому нажиму разрушить музыку и поэзию образа. Любовь к женщинам у Дон Туана Высоцкого была любовью к жизни, единственно возможный для него способ жить.

Михаил Швейцер не ошибся в выборе героинь. Но прежде всего он попал в точку, определив героя.

На съемках был случайный рабочий момент: спрятавшись за статую Командора, режиссер, произнося реплику, протягивал руку Дон Туану, а тот в ответ протягивал навстречу свою. Высоцкий хотел услышать громкий зов, ощутить пожатье каменной десницы – не мог встретить жестом неподвижность статуи, нуждался в помощи партнера. Швейцер подыграл Высоцкому, чтоб в нем не угасали гибнущие чувства. И было то дружеское рукопожатие…

Вечером третьего июля 1980 года по Центральному телевидению впервые демонстрировалась третья серия пушкинских «Маленьких трагедий» – «Каменный гость». А Высоцкий как раз пел зрителям лыткаринского ДК «Мир», рассказывал о театре, о работе в кино.

Вспомнил о сегодняшней премьере фильма Швейцера, сказал: «Вы-то ее успеете посмотреть, а я-то уже нет».

* * *

Братья-«пысьменники», почитав «Метрополь», ощетинились. Женя Попов позвонил, посоветовал посмотреть в последнем номере «Литературки» статью Феликса Кузнецова «О чем шум?».

– Кто таков?

– Володя, нельзя обижать начальников. Они ведь люди тонкой душевной организации. Феликс Феодосьевич – самый главный московский писатель, первый секретарь Союза, а ты – «кто таков?»

– О, значит, прав был Любимов, когда говорил, что бежать нужно из такого Союза.

– А мне уже бежать не надо, – сказал Попов, – исключили. Вернее, не приняли… В общем, почитай, там и тебе пару комплиментов отвалили.

Почитаем. «… Натуралистический взгляд на жизнь как на нечто низкое, отвратительное, беспощадно уродующее человеческую душу, взгляд через замочную скважину или отверстие ватерклозета сегодня, как известно, не нов. Он широко прокламируется в современной западной литературе. При таком взгляде жизнь в литературе предстает соответствующей избранному углу зрения, облюбованной точке наблюдения. Именно такой, предельно жесткой, примитивизированной, почти животной, лишенной всякой одухотворенности, каких бы то ни было нравственных начал и предстает жизнь со страниц альманаха, – возьмем ли мы стилизованные под «блатной» фольклор песни В. Высоцкого или стихотворные упражнения Г. Сапгира, пошлые сочинения Е. Рейна или безграмотные вирши Ю. Алешковского…»

Да черт с ним, с этим «железным Феликсом», все равно не поймет, что главным для Высоцкого было показать, что он есть на самом деле и что есть такой литературный жанр.

«Я бегу, бегу, бегу, бегу, скользя…»

Кто-то ему рассказывал, что старый украинский философ Григорий Сковорода сам себе придумал эпитафию – «Мир ловил меня, а я убежал». Даже если он больше ничего не написал, его можно было бы считать великим мудрецом.

С минских гастролей Владимир сбежал, с Каспия тоже. Потом бросок в Москву. Что завтра?

…Если был бы жив Ниязи…
Ну а так – какие связи? –
Связи есть Европ и Азии…

Тьфу ты, что за чушь в голову лезет? Ладно, пригодится…

В турне по Средней Азии они отправились большой компанией. Янклович – страж финансовых интересов, Гольдман – завхоз. Сева Абдулов – просто так, за компанию, ну и заработать чуток, изредка декламируя одно-два стихотворения из «Павших и живых». «Я Володе не нужен был совершенно по его работе», – не отрицал Абдулов.

Взяли с собой и Анатолия Федотова, врача-реаниматолога, оформив как артиста «Узбекконцерта». К его медицинским услугам Высоцкий уже успел привыкнуть. Парень был безотказный, не раз выручал в критических ситуациях, хоть среди ночи поднимай. Оксане Владимир сказал, что они поедут сначала одни, а она потом присоединится – в Бухаре или Навои. Позвоню, договоримся, хорошо? Хорошо.

В двадцатых числах июля Оксана оказалась в Бухаре. Позвонил Валерий Янклович и сказал, что Володя неважно себя чувствует и ей нужно привезти лекарства. Она взяла промедол и вылетела… Чувствовала себя героиней-воительницей: «Если бы не привезла, он бы умер… Когда Володя пришел в сознание, первое, что он сказал, было: «Я люблю тебя». Я чувствовала себя самой счастливой женщиной в мире! Это было для меня очень важно. Володя никогда не бросался такими словами и говорил далеко не каждой женщине, которая была в его жизни…»

Много путаницы в рассказах спутников Высоцкого о том, что действительно произошло в бухарской гостинице. Кто говорил о смертельной жаре, кто о том, что Владимир с утра приложился к зелью, потом пошел на рынок и съел там какую-то дрянь, вроде вчерашнего плова. Еле доплелся до гостиницы, начал бледнеть, зеленеть. Влетевший в номер Гольдман с порога понял: беда! Притащил доктора. Высоцкий якобы успел проговорить:

– Толя, спаси меня… Спасешь – буду считать тебя лучшим врачом в мире.

И упал. Глюкоза не помогала. Дыхание останавливалось, сердце тоже. Федотов сделал инъекцию кофеина прямо в сердечную мышцу.