Высоцкий. На краю

«До десятого класса никто из нашей компании водки в рот не брал, – утверждал Свидерский. – На праздники, может, и приносили бутылку сухого вина или хорошего «массандровского» портвейна…»

– Зато потом во всех ларьках у нас был кредит, – гордился Володя Малюкин, – нас все знали, нам верили. Вот если мы приходили и хотели, скажем, выпить воды или даже вина – «мальчики, пожалуйста…» А назавтра или через день мы приносили деньги. В «Эрмитаже» водка была по 95 копеек 100 грамм, а билет за вход – рубль. Пролез просто так, считай, еще на сто граммов сэкономил…

А рядом с «Эрмитажем» было кафе с тентами – они вечно полоскались, оторванные ветром. Ребята окрестили заведение «Рваные паруса».

Со временем дружеские встречи случались все реже и реже, ребята постепенно отдалились друг от друга. Высоцкий пытался разобраться в причинах охлаждения. А охлаждения, собственно говоря, никакого не было, с окончанием школы естественным образом завершался определенный и неизбежный жизненный этап. И в этом не было ничего необычного. Так было, есть и будет так.

Каждый уже всматривался в свой завтрашний день. Кто видел его ясно, кто в тумане. Это сегодня, после смерти Высоцкого, обнаружилось такое количество соседей по парте, что эта скамья была, надо полагать, километра в два длиной.

– …Ох, Вовка, быть тебе актером, – как-то вечером сказала мама Толи Утевского, нахохотавшись однажды вечером над его очередными домашними «показами». Святая женщина, и легкая ее рука! Она знала, что говорила, ведь в молодости все же несколько сезонов отслужила в театре и подавала, говорят, надежды.

Он любил бывать у своих соседей Утевских, которые жили тут же, на Большом Каретном. Инстинктивно тянулся к Анатолию. А тот охотно, без притворства разыгрывал перед девушками роль старшего брата беспокойного подростка, за которым глаз да глаз нужен, потому время встречи с вами, моя милая Ниночка (Светочка, Галочка, Валюта и пр.), у меня лимитировано. Простите, у меня для вас не больше часа. Пойдемте же скорее!.. Прошу!

Уже вечером Володя показывал эту мизансцену в «живых картинках» перед взрослыми зрителями, и всем было весело. Иногда, под настроение, читал басни, порой серьезные стихи. В те годы с Утевским-младшим приятельствовал Саша Сабинин, молодой человек без определенных занятий, но подававший сценические надежды. И Толян как-то попросил его:

– Сань, ты ведь, насколько я знаю, какую-то театральную студию посещаешь… А у меня тут сосед по подъезду, Вовка Высоцкий, ты его видел, по-моему, парень интересный. Здорово басни читает, анекдоты травит, стихи декламирует… Может, послушаешь как-нибудь?..

– Ну, а почему бы нет? – Сабинину просьба приятеля, само собой, польстила – ему предлагали послушать, оценить, высказать мнение. Хотя он сам пока ходил в учениках. – Давай, Толян, хоть сейчас, пока время терпит. Зови пацана, если он дома.

Анатолий тут же сбегал к Высоцким, позвал Вовку: только не тушуйся.

Сабинин позже рассказывал: «Увидел парнишку с хриплым голосом… Вовка… сразу мне понравился, потому что был очень веселый и одновременно застенчивый. Он был моложе нас, лет пятнадцати, но страшно тянулся к старшим. Стал читать мне всякие басни – «Слон-живописец», «Волк на псарне». Читал Крылова «Кот и повар» смешно и интересно… И сразу было видно, что передо мной одаренный человек. А так как у него был идеальный слух, он еще умел всякие диалекты, нюансы передавать».

В то время Сабинин посещал драмкружок в Доме учителя на улице Горького, который вел Владимир Николаевич Богомолов, молодой мхатовский артист, будущий профессор Школы-студии МХАТ. Сабинин пришел к мастеру и сказал: есть парнишка такой, Вова Высоцкий. Тот согласился: приводи…

На Богомолова новичок произвел хорошее впечатление – юный, обаятельный. «Почти сразу стало ясно, что это еще и необычайно искренний и жизнерадостный человек, – вспоминал Владимир Николаевич своего ученика. – Он любил смеяться и смешить других – последнее ему нравилось особенно, и поэтому он хохотал, кажется, громче и заразительнее тех, кого смешил.

Первым моим вопросом к нему было: «Что ты умеешь?»

– Утесова могу изобразить, – отвечает.

– Ну, давай.

– «Раскинулось море широко…» – это было очень похоже и очень смешно.

– А что еще можешь?

– Аркадия Райкина могу показать.

И опять – похоже и смешно. Радость и веселье, казалось, были его привычной атмосферой».

Ну так хотелось бы написать: «Так Владимир Высоцкий сделал первый шаг на театральной сцене…»!

Но вот незадача: сцены как таковой в драматическом кружке Богомолова и в помине не было. Занятия, а позже спектакли приходилось ставить прямо на полу. Но этому руководитель кружка был только рад – романтик театра считал, что это обстоятельство только придавало характер студийности. Достаточно было только переступить порог, и ты сразу попадал в какой-то нереальный, непостижимый, придуманный мир, где все было пропитано духом таинства актерской профессии, творчества, поиска и открытий. Это были месяцы напряженного ученичества.