Высшая мера

— Может, съездить? — нерешительно сказал Славик.

— На чем? Лодки — в станице.

— Байду завести.

— Была нужда.

— Люди зовут.

— Какие люди? — спросил Матвеич. — Любарь нам ничего не приказывал. Мало ли кто… Может, не к нам вовсе. А тебе б только ездить.

Он попал в точку. Славика уже ломало похмелье. Днем и вечером выпито было немало, теперь подступала болезнь, а ночь лежала еще впереди. Водка стояла у Любаря под кроватью, но трогать ее нельзя. А на том берегу, вполне возможно, друзья приехали, а может, купцы. Продать им нечего, но все же тянуло поехать. Как говорится, чуял нос, чесался.

— Может, люди приехали в дело, — стал убеждать Славик. — Может, купцы какие, договориться хотят. Не зря столько сигналят. Или родня. Твоя, например. Ведь может быть? Вполне.

Матвеич подумал, помялся. Ехать на тяжелой байде в ночи не хотелось. И он решил:

— Чешется — поезжай. Рыбы у нас все равно нету. Если на завтра, договорись. А я подожду тебя.

— Поеду… Люди сигналят, значит, в дело.

Славик, толкаясь веслом, отвел байду от берега, на ощупь завел движок и осторожно, приглядываясь во тьме, прошел горло затона. А уж потом, на широкой воде, включил полный газ и, запахнув телогрейку, устроился на корме, у руля, целя к огням машины. На воде было зябко, а тут еще с похмелья знобило. Но верилось, что там, на берегу, у машины будет выпивка. Опрокинуть стакан какого-нибудь "пойла", а потом — спать.

Славик подвел лодку к берегу, ткнулся в песок и спросил:

— Что за шум, а драки нет?

Яркий свет фонаря, вспыхнув, ударил ему в глаза. Щурясь, он сказал:

— Не дури. А то кирпичом по твоей фаре.

Луч света пробежал по лодке, от кормы до носа, и погас.

— Ты, что ли, Славик? — узнали его.

— Ну, я…

— А где Любарь?

Вопрос был обычным, но что-то насторожило Чугуна, и он ответил уклончиво:

— Уехал.

— Вылазь, потолкуем.

Славик узнал говорившего, тот был своим милиционером, из райотдела. Он узнал и по тону понял, что приехал зря: не будет выпивки.

— Чего мне вылазить, — начал он злиться. — Говори — и поеду. Рыбы нет. Все сдали.

— Тебе трудно выйти?.. — позвали его из машины. В кабине зажегся свет. — Иди сюда.

Славик нехотя сошел на берег.

— Иди, иди! — подогнали его. — Лезь сюда!

— Нечего мне там… — начал было Славик.

— Лезь! — перебил его командный голос.

Подгибая голову, он влез в "рафик", уселся на скамейку. Против него, понурясь, сидел донецкий купец, которому нынче продали рыбу. Днем он был шебутным, говорливым, сейчас — раскис.

Незнакомый, но по ухватке милиционер, в гражданском, спросил донецкого покупателя:

— А ну, гляди. Этот был?

Мужик поднял голову, сказал;

— Вроде был.

— Рассчитывался не с ним?

— Чего ты мне лепишь? А? Чего лепишь?! — психанул Славик. — Какой расчет?! В глаза я его не видал! Много тут всяких мыкается! Тому на уху, тому… Дай да дай! Пошли вы все!

— Помолчи! — строго сказал штатский. — Не спрашивают, молчи. Значит, тот. Поехали на ту сторону.

Славик понял: попались. Причем не своим, а залетной милиции: ростовской или другой. Молча выйдя из машины, он прыгнул в лодку, сел на корму, приказал:

— Отпихивайтесь.

Поплыли. Во тьме ровно стучал мотор. Светили, притухая и вспыхивая, огни цигарок. У Славика похмелье разом прошло. "Влетели… — думал он. — Впоролись. Донецкий раскололся, а мент — не свой. Будут лепить. А грузили много, тонны полторы. Конечно, в таких делах всегда бригадир в ответе. Он договаривается, деньги берет. Но все равно хорошего мало".

Матвеич догадался, зажег на катере огонь. Славик, как взял на него курс, так и шел. И на полном ходу врезался в берег, не попав в горловину затона. Двигатель смолк, и в тишине ясно слышно было, как покатились по лодке, громыхая все разом.

— Ты чего?! Ты чего делаешь?!

— Это он специально! Утопить хочешь? Я тебе…

Ругались, возились во тьме. Славик и сам улетел от руля, с кормы, ударился о переборку.

— В бога… В креста… матерился он. — Ага! Специально ребра себе ломаю, чтоб вам досадить. Черти вас носят по ночам. Дома не сидится. Отпихивайтесь!

Кое-как оттолкнулись от берега, завелись и осторожно, на малом ходу подошли к стану. Ругались и в лодке, и на берегу. Славика лаяли, и он в долгу не оставался. Матвеич ожидал их и тоже встрял в ругню:

— Ты чего, Чугун? Пьяный? Я же зажег специально. Не побились?

Он еще не знал ничего и был заботлив.

Приезжий милиционер спросил:

— Где весь народ? Кто тут есть?

— Народ… — усмехнулся Славик, — Я да Матвеич, да Дед спал в землянке. Вот и народ.

Прошли в землянку, включили неяркий свет. Дед проснулся, заворчал:

— А то кровати не найдут, свет зажгли. До утра будут шариться, — но, завидев милицейскую форму, смолк, сел в постели.

— Этот был? А этот? Узнаешь?

Донецкий покупатель согласно кивал головой.

— Они… И еще были.

— Рассчитывался, деньги платил кому?

— Нет его. Тот вроде помоложе.

— А вы его знаете?

— В глаза не видели! — твердо открестился Матвеич.

— Не знаем, не знаем… — вторил ему Дед. — Тут много всяких шалается.

— А где главный ваш? — спросил приезжий милиционер. — Как его? — поглядел он на местного сержанта.

— Любарь. Любарев, — ответил тот.

— Где Любарев?