Высшая мера (К 75-летию Николая Корсунова)

Владислав Бахревский ВЫСШАЯ МЕРА (К 75-летию Николая Корсунова)

Казаку, писателю Николаю Федоровичу Корсунову 75 лет. Сколько бы нам ни было, душа у нас остается молодой. Душа для вечности создана.

Но в 75 святое право каждого поклониться миру: «Люда добрые! Человечество горчайшее! Не судите, как жил, — суд жизни у Бога, — судите, много ли успел послужить земле нашей, слезами политой, как дождями, и тебе народу битому, ломаному ложью за правду».

Народ в жизнь свою лишнего не примет. Жестоко, но справедливо. Как тут не порадоваться за Николая Федоровича! Его писательская судьба счастливая: угодил казакам, уральскому суровому братству. Честной жизнью, правдой писаний. Казацкая правда Корсунова жжет, от такой литературы больно. Да только ведь на выжженных бурьянах зелень идет в рост быстрее.

Коли ты почитаемый сын на родной земле, то и для всей России дорог.

Родился Николай Федорович 20 декабря 1927 года в поселке Красноармейск Уральской области. В России родился. Ныне низовье Урала — иная держава.

Война взвалила на плечи четырнадцатилетних, да еще вечно голодных, — всю мужскую крестьянскую работу. В пятнадцать уже тракторист — главная сила хозяйства, в семнадцать — солдат, защитник Родины. Шел 1944 год, немцев били на всех фронтах, страна, думая о завтрашнем дне, приберегала поросль. Корсунов закончил под Бузулуком школу снайперов, но служить отправили на Балтийский флот. Флотская служба была долгая, домой вернулся в 1950-ом. 23 года. Образование — семилетка не закончена, а дар слова первый росток уже пустил. Сочинять начал, сидя на тракторе, печататься — во флотских газетах. Отношение к писательству в те времена было святейшее. Казацкий сын Корсунов понимал: русский писатель ответчик за жизнь, но это еще и русская культура.

К тридцати годам одолел вечернюю школу, один курс пединститута. И тут грянула целина. Стране понадобились люди, готовые начать жизнь с чистого листа. Целина — это еще одна попытка страны Советов жить во имя народного блага, огромной единой семьей.

Николай Федорович Корсунов возглавил районную газету, стал летописцем новой жизни. Но газета — информация, а хотелось осмысления народного подвига. Прорыв в художественную литературу удался. В 1961-ом году в Алма-Ате вышла из печати книга целинника Корсунова «Родник рождает реку». На издание книги в советское время уходило в лучшем случае два года. Рукопись рецензировали, редактировали и только потом ставили в план, но для целинников условия были особые — нужная литература шла вне очереди.

Вторая книга Корсунова роман «Подснежники» явилась свету уже на следующий год, в Москве. Роман открыл автору двери в профессиональную литературу.

Среди двух десятков книг Николая Федоровича романы «Где вязель сплелась», «Без свидетелей», книги повестей и рассказов, пьесы, две из них были сыграны на сцене Уральского драматического театра, книга «С Шолоховым» /встречи, беседа, переписка/, эпопея «Высшая мера».

Дружба с Шолоховым — дар судьбы и земли Уральской. А вот благоговение перед писателем — природное свойство русского сердца.

Во время войны в 1941 году, подростком, прочитал Коля Корсунов «Тихий Дон». Задавленному крестьянской работой пареньку книга стала откровением, увидел громаду жизни, понял: его собственная жизнь тоже часть этой громады.

Однажды школьный учитель Дмитрий Карпович Цыганков, встретив на улице ученика, сказал:

— Съезди в Дарьинское… Там Шолохов с семьей живет. К нам эвакуировались. Может, увидишь Михаила Александровича. Такое раз в жизни и то не каждому выпадает.

Вот рассказ Корсунова о первой беседе с самим Шолоховым.

«…Пятьдесят пять километров позади, показалось Дарьинское… Вот и сельпо, а рядом небольшая саманная мазанка. Здесь, сказали мне, живут Шолоховы. Узнал, что и сам Михаил Александрович вправду приехал на несколько дней с фронта.

Сижу час на сельповском крыльце, сижу два. В шолоховский дом входит и выходит народ… Наконец из калитки вышел невысокий, подтянутый командир Красной Армии с полковничьими погонами. Он! Поднимаюсь, иду навстречу, а ноги путаются от волнения и радости. Голосом, сорвавшимся на детский фальцет, почти выкрикиваю: „Здравствуйте, товарищ Шолохов!“ Он внимательно и чуть удивленно взглядывает на вспотевшего подростка, на его скомканный в руках сыромятный кнут, на истомленных, привязанных к ограде лошадей. Лукаво приподнимает бровь: „Здорово, парень! Издалече?“ — „Из хутора Чеснокова, колхоз имени Шевченко!“ выпаливаю я так, будто только что из Парижа или Рио-де-Жанейро явился. „Ну-ну, бывай!..“ — он кивает на прощанье и скрывается в райкоме партии, который тут же, рядом…

А я иду к своим лошадям, залезаю в бричку, разбираю вожжи. Все, как в полусне. Каждому встречному мне хочется крикнуть: „Я видел писателя Шолохова!..“ А губы невольно шепчут: „Спасибо!“ Это — моему учителю Цыганкову…»