Высшая ценность

— Ты не понял, Молчун, — Хмырь слабо улыбнулся, вновь продемонстрировав мне изумительно ровные здоровые зубы. В старые времена с такими зубами было бы не грешно сняться в рекламе какой-нибудь зубной пасты или щетки. — Я не отрицаю существование Бога как такового. Нет. Я всего лишь отрицаю его как личность, как нечто разумное и одухотворенное. По-моему, Бог — это всего лишь сила, равно далекая как от самого человека, так и от наших бессильных потуг понять ее сущность. Он как гравитация, как радиоволна, как скользящее в глубинах космоса реликтовое излучение. Он вездесущ и всемогущ, но только в рамках каких-то определенных, быть может, установленных им самим правил. Он неразумен и скован всевозможными догмами, быть может, тоже установленными им самим. Он существует, он вокруг нас, он внутри нас, он повсюду, но его нет рядом с нами, потому что он неимоверно далек от всего человеческого. Он — Бог.

За окном быстро темнело. Утверждая свою власть, на землю опускалась ночь, превращающая в призрачные ирреальные тени грязные коробки домов, покореженные автомобили, фигуры сидящих во дворе людей. В небе одна за другой зажигались звезды. Над периметром расчертили горизонт яркие лучи прожекторов. Далеко-далеко в центре города полыхнула огнями центральная радиовышка. А во тьме чердака неизвестного дома, расположенного на давно забытой улице, одна практически невидимая во мраке тень негромко втолковывала другой:

— Мы пытаемся судить Господа так, словно он один из нас, будто он человек. Могущественный, наделенный невероятной силой и возможностями человек. А это не так. Совсем не так. Бог — это Бог, а человек — это человек. Совершенно разные вещи. Приписывать Богу человеческую мораль, по меньшей мере, бессмысленно. Мы, низменные тварные создания, не можем судить Его деяния и помыслы — они изначально несопоставимы с нашими. Для того чтобы судить о правильности тех или иных действий, надо— стоять вровень с тем, кто их совершает. То есть быть Богом или, на худой конец, Дьяволом. Быть законом природы.

Чиркнула спичка, выхватывая из темноты очерченное тенями лицо. Хмырь ловко прикурил, выдохнул облачко едкого смолистого дыма и выбросил погасшую спичку за окно.

— Нет смысла молиться на закон природы. Нет смысла мечтать о небе, чтобы однажды с молитвой спрыгнуть со скалы, нет смысла стоять на вершине холма и одну за другой бросать хвалебные молитвы грозовым тучам, нет смысла молить дерево дать побольше плодов. Нужно всего лишь понять закон, осмыслить и — изобрести самолет, поставить громоотвод, насытить землю удобрениями. Так и здесь. Мы просто не должны идти вразрез с установленными правилами. Тогда не придется разбиваться о камни, получать разряд молнии и сидеть голодным. И не придется в ужасе ожидать кары небесной…

Хмырь замолчал, оборвав свою проникновенную речь на полуслове. Будто испугался неожиданно вырвавшейся откровенности.

Во тьме то вспыхивала, то угасала, будто гипнотизируя, красная точка самокрутки. В воздухе плыл едкий запах табачного дыма. Где-то под нами, во дворе, дежурно переругивались две женщины, споря из-за каких-то своих совершенно неважных перед лицом надвигающейся катастрофы мелочей. Молчание становилось все тягостнее и тягостнее. Оно давило на нервы, царапало грудь невидимой когтистой лапой.

— Твоя концепция не нова, — заметил я, когда молчать стало совсем уж невыносимо. — Что-то подобное имеется даже в учебнике теологии для старших классов. В разделе «Богомерзкие построения, еретические взгляды и опасные заблуждения».

Невидимый в темноте Хмырь негромко фыркнул, раздавливая красную точку самокрутки о подошву:

— Да знаю я. Слышал. Читал даже. Неоднократно.

— И что? — с интересом спросил я. — Смеялся. — Непонятно почему, но мне вдруг показалось, что голос его звучит немного смущенно. — Так бестолково написано… И кто только составлял эти учебники?

— Понятия не имею, — сознался я. И, не выдержав, спросил: — У тебя здесь свет-то хоть есть?

— Свет? В смысле — электричество? — Хмырь рассмеялся. — Откуда? Это тебе не центральные районы.

— Ну, хоть что-нибудь. Лампа? Керосинка? Фонарик? Достало уже в темноте сидеть.

— Керосинка?.. Ну, ты даешь, друг. Для нее горючка будет стоить больше, чем электричество для всего дома. — Еще раз хохотнув напоследок, Хмырь наконец-то сжалился: — Свечка есть.

Он отошел от окна, моментально превратившись в еще одну смутную тень среди множества других теней. Закопошился где-то в стороне, явно выискивая что-то на ощупь. Потом вновь чиркнула спичка, и мрачные внутренности чердака осветил тонкий огонек кособокой и явно самодельной свечи.

Пристроив орудие света на сальном подлокотнике старого облезлого кресла, Хмырь немедленно плюхнулся в него. Поерзал, устраиваясь поудобнее. Закинул ногу на ногу. И гостеприимно указал на стоящий неподалеку стул.

— Занимай коронное местечко. Доставай бутылку — она вон там, под столиком. И кружки там же возьми… Спасибо… Давай-ка мы с тобой выпьем за неизбежный конец света, дай-то нам Бог его не застать.