Высшее образование для сироты, или родственники прилагаются

— Можешь быть спокоен. — Я похлопала крыса по плечу. — Тебя хоть как зовут-то, герой?

— Гомункул я. Можно Гомункулус. А хозяин иногда Эректусом Вульгарисом обзывает, но че-то мне это имечко не очень. — Он просительно заглянул в глаза, и я поспешила его успокоить, мол, никаких Эректусов, друг Гомункулус, и все.

— А кто хозяин — чародей, колдун, некромант?

— Бери выше. Алхимикус он! Изучает суть явлений и преобразования материй и энергий, во!

— А что же ты меня тогда пугаешь? — тормознула я крыса. Алхимикусов знаю. Чудные, конечно, но ведь люди.

— Э-э-э. Понимаешь… — замялся Гомункул. — Он изобрел эликсир для превращения людей в животных и обратно. С прямой формулой все нормально, а вот обратная не идет. Слышала, как недавно бабахнуло?

— Ну. — Я припомнила кружащиеся хлопья извести.

— Нестабильные элементы, — важно поднял пальчик с коготком Гомункул. — Триста лет уж бьемся. Хозяин даже головой малость повредился, но это не страшно. Страшно на него смотреть.

— Это как? — попятилась я, заметив, что мы уже стоим среди островка порядка, где и полки не гнилые, и книги не кучей, и вообще все выглядит жилым и ухоженным: оружие в витринах, на витринах бирочки, кому и что принадлежало. Сокровища все в сундуках, и на каждом сундуке подписана династия. Дальше аккуратно, на бархате и шелке возлежали колдовские штучки. И совсем уж вдалеке мной был замечен водопад стеклянных трубок, по которым что-то медленно перетекало.

Крыс подхватил меня за подол и поволок вперед.

— Ты, главное, не поднимай глаза.

Уж лучше бы он этого не говорил. Я, как замороженная, замерла перед высоким стеллажом. На нем были красиво так разложены доспехи степняков: бронзовые — княжеские и ватные халаты пастухов, принимавших участие в том бандитском набеге, что внезапно обернулся завоевательным походом. Рядом же лежали свитки и почерневшие от времени, оправленные в золото и серебро летописи — бери, читай. Но мои мысли были все о том, кто кряхтел, шипел и звякал пробирками там, за спиной. Чего уж я не насмотрелась в этой школе, даже змея двухголового видала и Анжело с его зубами. А бесы? А вампиры? А другая нечисть? Неужто человек страшней?

Я так и сяк крутила в голове, как может выглядеть алхимикус. И чем дальше, все страшнее становилось. А чем страшнее становилось, Тем сильней хотелось посмотреть. А чем сильней хотелось посмотреть, тем все страшнее становилось. Так что я уже ничего не слышала, кроме стука сердца и зловещего, ужаснейшего звона алхимических пробирок, бормотания ученого.

— Стой, ты куда? — услышала я выкрик и скрип копей отчаянного Гомункулуса, пытавшегося остановить бездумно прогуливающуюся вдоль выставки оружия Алию. К ней присоединилась Лейя, кидавшая в свой кубок золотые безделушки.

— Не надо! — Я замахала руками, пытаясь отогнать подруг, как огородник назойливых ворон. И тут у меня над ухом скрежетнуло:

— Это кто?

Алия и Лейя замерли, разом побледнев и выронив из рук свои сокровища. Я тоже обернулась, что ж теперь. И заорала так, что в горле засаднило.

Прямо на меня смотрел огромнейший паук. Нет, паучище! Огромный ПАУЧИЩЕ!!

Воздух во мне кончился, и свет в архиве померк.

Феофилакт Транквиллинович был чернее тучи, жутче мора и красноречивее старушки-смерти. Его многозначительное, нарочитое молчание вгоняло в смертный ужас пошибче крика, и проклятий, и обещания всех смертных кар.

Мы трое вжались в стулья и почти что не дрожали. Ну разве что в те мгновения, когда вспоминали паука. Как он скакал за нами, скрежеща «Не y-бегай-те!». Уж лучше бы он молчал. Или же нет?

Я вдруг представила, как молчаливый монстр нас гонит по архиву, и тихо так завыла «ы-ы-ы». Пока Алия и мавка не стиснули меня с двух сторон.

Алия сидела пришибленная, словно ей на голову упала булава.

Мавка громко и неудержимо икала, глаза ее съезжались в кучку, лицо теряло осмысленное выражение, потом глаза медленно разъезжались, а дурость с лица так и не сходила.

Мы трое стыдливо прятали глаза, предпочитая смотреть на потолок, на пол и на педагогов, испуганно сгрудившихся в дальнем темном углу.

А с подоконника неслись ужасные, терзающие душу всхлипы Гомункулуса:

— Он был таким добрым! Таким умным! Таким кра-си-ив-ым!

Алия вздрогнула, заклекотала горлом, и я поспешила сунуть ей в руки утащенный таки меч.

— О мой хозяин! О-о-о! — не унимался крыс и бился безумной птицей в окно.

Там, на улице, зияла разверстая бездна, немое, но красноречивое свидетельство нашего злодеяния.

— Хорошо хоть архив находился не под самой школой, — мудро изрек господин Рагуил. На что ему возразили, что фундамент таки треснул.

Ученики, вывалившие на улицу, в немом почтении взирали на творенье наших рук. Полпарка рухнуло в пропасть. И теперь там, где любили прогуливаться парочки, раскинулся котлованище, неприличный и мерзкий на вид.

Под грудой камней кто-то скребся, пучил землю и робко требовал прекратить безобразия.

— Как вы это вообще сотворили? — убито спросил сидевший на другом подоконнике Гуляй, которому теперь предстояло разгребать завалы и прочие последствия наших разбойных деяний.