Высшее общество

– Дело не в этом, – резко сказал Ходдинг. Он вскочил и заходил по палатке. – Дело в том, что мы его гости. Почему он бросает своих гостей, – да еще тут эта девица, Клоувер. Господи! Ты видела ее без очков? Как будто у нее нет ресниц. Я хочу сказать, что во всем этом есть что-то нездоровое. Если бы она была просто маленькой шлюхой…

Пока он говорил, Сибил была занята своими мыслями. Главное, они должны вернуться домой. Она догадывалась, хотя далеко не все тут ей было ясно, что он, должно быть, слишком долго не был у психиатра. Кажется, он не в себе, – тут слово «шлюха» прервало ее мысли, и она поморщилась.

– Может быть и так, – мягко сказала она. – Нам пора возвращаться. Мы не были дома почти целый месяц, дорогой.

– Я знаю, знаю, я очень хочу этого. Как только вернется Кэнфилд, мы уедем. Если только к тому времени мы не прикончим друг друга. Боже! Зачем я тут, в центре Африки, с этим стадом безнадежных неврастеников? Знаешь, что я собрался сделать? Конечно, я не сделаю этого, но мне ужасно хочется. – Он бросил зашнуровывать ботинок и посмотрел на нее.

– Нет, а что, милый?

– Я совсем уже собрался рассказать ей об этих делах между Верой и Сонни. От всего этого мне становится дурно!

На Сибил это действовало точно так же. Она отвернулась, опасаясь, что выражение ее лица выдаст ее. Она узнала эту интонацию. Видит Бог, ей часто приходилось слышать ее в театре, – плаксивый, капризный гнев, бабские нотки в голосе мужчины. Когда Ходдинг заводил эту песню, он несомненно был омерзителен.

Для охоты было выбрано прекрасное место. Примерно в миле от лагеря начинался крутой спуск в поросшую травой равнину. Эта низменность достигала трех миль в длину и немного меньше в ширину, и среди огромного темно-желтого поля травы, доходившей до плеча, почти не было деревьев. Распорядитель, предводительствуемый Сонни, к середине утра закончил все необходимые приготовления. Вопрос о том, кто возьмет ружье, не поднимался. Никто не оспаривал этого права у Сонни.

Более трудным делом оказался выбор ее противника. Когда масаям растолковали, чего от них хотят, они ответили возмущением, замешательством и, наконец, ошеломляющим безразличием. К ящику виски и четырем фунтам кофе Гэвин Хеннесси великодушно добавил абсолютно бесполезную, но чарующую электробритву. Предводитель масаев задумчиво попробовал на зуб ее пластмассовые бока и явно остался ею доволен. Потом набоб в неожиданном приливе того, что все сочли подлинным гением торговли, велел выставить несколько коробок цветной папиросной бумаги. Сопротивление было сломлено.

Масаи зашумели и забормотали. Они вытолкнули из толпы шестнадцатилетнего юношу. Сонни была в ярости. Этот тонкий, гибкий, как тростинка, подросток с телячьими глазами казался ей плохим кандидатом на роль воинственного самца. Ее голос дрожал от злости. Она велела переводчику отменить сделку, если они не могут предложить ничего лучшего.

Это было передано старому вождю масаев, сутулому человеку когда-то высокого роста, чье лицо с впалыми щеками не выражало ни жадности, ни мудрости, на нем было видно лишь подобие выжженной солнцем, бесцветной белозубой улыбки. Уловив взгляд Сонни, он кнутом приподнял набедренную повязку мальчика, продемонстрировав гениталии, которым мог бы позавидовать любой мужчина. «Браво!» – крикнула Сонни. Все засмеялись вместе с ней. Все, кроме мальчика, который не мог понять, должен ли он жениться на этой женщине, и если да, то где же стадо ее отца?

Вернув интимным частям мальчика их обычную невидимость, старший масай взял его за руку, и вся группа отошла в сторонку, чтобы переговорить между собой. После получасовых переговоров, временами превращавшихся в перебранку, в ходе которой мальчику давали время от времени пощечину, дело было решено.

Вооруженный двумя тяжелыми копьями, с которых сняли острые железные наконечники, но которые, тем не менее могли нанести оглушающий, а может быть, и смертельный удар, юноша исчез в высокой траве. Через мгновение он вернулся, молчаливый и угрюмый, к своим сородичам за фляжкой воды. Потом трава опять сомкнулась за ним, и стало слышно только тиканье часов переводчика, лежавших у него на ладони.

Ровно через час с охотничьей сумкой через плечо, с покрытыми густым слоем мази от солнца руками и лицом и с мелкокалиберной винтовкой в левой руке Сонни отправилась на поиски своего противника. То тут, то там ее соломенная шляпа мелькала в траве. Эта идиотская шляпка для загородных прогулок вызвала непристойные комментарии мужчин, следивших за событиями. Но потом она на некоторое время исчезла, и Гэвин Хеннеси, у которого был бинокль, издал возглас одобрения. «Чтоб мне провалиться, – сказал он, опуская бинокль, – она присобачила пучок травы на самый верх этой штуковины. Теперь на любом расстоянии ее невозможно рассмотреть невооруженным глазом».