Высшее общество

– Там, – сказала Консуэла, показав на стол, установленный на козлах за мольбертом.

И Сибил увидела, что там действительно были не только кисти и краски, а еще что-то. Там лежал Андрэ Готтесман, голый, если не считать полотенца на бедрах, которое служило художнику палитрой.

Собравшись с духом и не обращая внимания на то, что грязные слезы текут у нее по щекам, Сибил встала, подошла к столу и склонилась над Готтесманом.

– Пожалуйста, объясните, как мне отсюда выбраться. Мне надо домой.

Тот с трудом открыл ничего не видящие глаза. Это было так страшно, что Сибил решила про себя: «Ну, все. Сейчас прибьет».

И тут же поняла, что это не взгляд убийцы, а просто человека, который не может понять, где он. Он промычал нечто извинительным тоном, произнес «очень приятно» и опустил ей на ладонь тяжелый медный ключ.

Не обращая на нее ни малейшего внимания, художник продолжал рисовать овощи – флорентийская школа – на ягодицах Анетты Фрай. Конечно, это был не самый подходящий холст, да и недостаточно натянутый, и работа требовала полного сосредоточения.

Передвигаясь на носках, натягивая свитер на бедра, Сибил осторожно передвигалась меж поверженных тел. Вдруг кто-то схватил ее за лодыжку, и Сибил похолодела.

Тут она услышала голос Мэгги Корвин:

– Потом поговорим, крошка, будем кино снимать. Ты довольна?

Сибил попыталась освободиться и чуть не упала, когда Мэгги отпустила ее.

Вскоре она спускалась по неосвещенной лестнице, переступая босыми ногами по холодным сырым ступеням. А потом она с удивлением обнаружила себя на булыжной мостовой и припустила бегом. Отблеск зари ложился на камни, в воздухе стоял туман. Она подумала, что день обещает быть теплым, и вдруг увидела, что сейчас столкнется с каким-то мужчиной. Как только она убедилась, что это был полицейский, она старательно произнесла:

– Американа, палаццо Коул.

И в последний раз за эту ночь она стоически погрузилась в бессознательное состояние, которое было неотвратимо, как смерть.

Она проснулась в пять пополудни. Служанка сказала ей, что регата уже закончилась. Это было очень красиво, там были лодки всех размеров, разыгрывались призы на гондолах, парных двойках, каноэ и все такое прочее. Ярко светило солнце, а кардинал освятил всю регату. Служанка попыталась объяснить все это Сибил на своем неуверенном английском, но та была слишком расстроена, чтобы следить за рассказом. Она поняла только, что регата закончилась и что у нее уже не было причин оставаться в Венеции.

Приняв ванну, она сразу позвонила Ходдингу и сказала, что возвращается домой. А потом попробовала попрощаться с Консуэлой, смутно понимая, что это надо сделать. Она совершенно не представляла, что ей скажет.

К счастью, Вера в пеньюаре перехватила ее у дверей Консуэлы, как взъерошенный цербер. Она объяснила, что Консуэла вернулась домой несколько часов назад и сейчас была в кислородной маске. Брови Сибил поползли вверх, и Вера успокоила ее. Ничего, мол, страшного. Консуэла часто проводила день после вечеринки в кислородной маске.

Сибил промямлила что-то насчет того, что спешит на самолет, и попыталась уйти, но Вера, похоже, настроилась на разговор. Она взяла Сибил под руку и увязалась с ней.

– Надеюсь, – спросила она, – вас не очень удивило то, что вы увидели ночью?

– Удивило? – переспросила Сибил. – Ведь я даже не помню, что было… почти ничего не помню.

Это была ложь, и губы у нее дрогнули. Вера сделала вид, что ничего не заметила.

– Впрочем, все было вполне невинно. Нет, невинно – это не совсем точно. Скажем, это не было порочно. Ведь никто никому не повредил больше, чем обычно вредит самому себе.

Сибил начала снимать одежду с вешалок, чтобы горничная запаковала чемоданы. Пожав плечами, она сказала:

– Мне все это показалось ненормальным. Сумасшествие какое-то. Господи! Ну зачем же кожу разрисовывать?

Вера слабо улыбнулась. Казалось, она думает о чем-то другом. Наконец она сказала:

– Может, это покажется вам странным, но, будь у меня дочь, я бы хотела, чтобы она была похожей на вас. Невинная, наивная, живущая в развратной среде и совершенно не развращающаяся.

– Разве я такая? – искренне удивилась Сибил.

Вера кивнула и добавила:

– Я хотела сказать вам, что о будущем вам нечего беспокоиться. Вы станете членом этого общества и, возможно, вас это пугает. Так вот, не пугайтесь. Дело в том, что, как бы мы ни лезли из кожи вон, мы теперь очень ограничены. Почти не осталось пороков, которые мы могли бы себе позволить. Вы видели практически все.

– Это я преодолею, – коротко сказала Сибил.

– Да, конечно. И все же я решила ободрить вас. Она хохотнула и продолжила:

– Нам даже нельзя уже быть сумасшедшими. Знаете, мой дед был сумасшедший, на все сто процентов. Он людей убивал. А сейчас это уже не позволяется. Полицию уже не подкупишь так, как раньше. Им всем теперь слишком хорошо платят. А газеты… раньше о них не надо было думать. Мы ими владели. Теперь мы стали ручными. Обеднели и стали ручными.