Высшей категории трудности

Карандаш плавал по Соронге, тыкался в протоки, и вдруг Саша отчетливо вспомнил слово, написанное рукой Глеба: "продукты". Больше Саша не сомневался, — он нашел ту самую точку, которую две недели назад нанес на карту Глеб.

— Где? — тотчас склонился над картой полковник, сравнил точку с заметками в своем блокноте и кивнул головой: данные совпали.

Полковник взял карту и схватился за телефон.

— Аэродром? Дежурный? Говорит полковник Кротов. Объявите по громкой связи: командирам вертолетов немедленно вылететь на север. Координаты посадки: квадрат "Д-5", километр от впадения притока в Соронгу. Посадку делает Проданин, Кравцов страхует в воздухе. Капитану Проданину захватить с собой врача и медикаменты. С вертолетами поддерживать беспрерывную связь.

Полковник опустил трубку, подумал секунду и снова поднес микрофон ко рту:

— Передайте: посадку делать при ветре и облачности не выше… не выше… Пусть сами решают на месте.

А через полтора часа радист Кожарского аэродрома принял радиограмму: "Кожар, штаб. Докладываю: снял всех шестерых. Оказана первая помощь. Иду курс на Кожар. Проданин".

— Когда Проданин сообщил, что ребята живы? — спросил я.

— Около двенадцати.

Да, время почти совпало. Как раз в это время Новиков предположил, что группу в ночь с пятого на шестое сорвала в ураган Васенина. Он передал дневник мне, встал и выглянул из палатки. Небо обрушилось на нашлагерь сплошным потоком снега. Снег заглушал все звуки, тишина была осязаемая, как вата, как стена.

— Ну, и погодка, — сказал он, вернувшись к печке. — Могу выразить искреннее сожаление товарищу Воронову. Боюсь, что его безрассудное решение послать капитана и самого себя в ущелье кончится весьма плачевно.

Новиков тяжело опустился на чурбак. Меня окликнул Жора-радист. Связь со спасательными отрядами? Нет, еще не время.

— Пиши, — кричал Жора. — Быстрей пиши!… "Всем., всем… коротковолновикам… уральской зоны… точка. Примите… и повторите… на волне… 27 целых… пять сотых метра… точка. Позывные… "Рауп"…

Наши позывные? Кто нас ищет? Штаб? Но время… "Морзянка" запищала опять.

— Пиши: "18 февраля… в охотничьей… избушке… найдены… шесть туристов… из группы… Сосновского… точка. Все шестеро… живы и сняты… вертолетом точка. Командирам… спасательных… отрядов прекратить… поиски… немедленно покинуть… зону… урагана… точка. Всем… всем…"

24

Сосновцев я так и не увидел. Сразу с аэродрома их перевезли в больницу. Только на второй день к ним пустили родных, а еще через день — Новикова. Но я в это время был уже в редакции. Я начал работать над большим очерком. Я хотел рассказать о событиях, свидетелем которых был, о мужественной группе туристов, о героической гибели Глеба Сосновского. Очерк "Отдай сердце людям" был напечатан в конце февраля. А в начале марта в редакцию зашел Воронов. От него я узнал, что по делу Сосновского было вынесено "обвинительное" заключение. Правда, позже эпитет "обвинительное", исчез, зато само заключение было принято в качестве официального документа комиссии "по расследованию обстоятельств гибели командира туристской группы физико-технического института Г. Сосновского".

— В чем же он обвиняется?

Воронов усмехнулся:

— Новиков на эту тему дал такое разъяснение: "Мы его не обвиняем, а ставим ему в вину…" Следствие, а вслед за ним и комиссия поставили Глебу в вину две веши: раскол группы и уход в одиночку.

Я был совершенно ошеломлен:

— Как же это понять? А разве уход в одиночку попадает под какой-нибудь закон?

— Формально говоря — да. Не под уголовный, конечно, а под туристский. Вообще-то и уход в одиночку, и раскол группы — одно и то же. Точнее, один поступок, попадающий под действие двух параграфов инструкции о походах высшей категории трудности. Но дело не в этом. Ты не думал, почему он ушел из группы?

— Шел к палатке за вещами, за продуктами…

— Это ответ не на "почему", а "куда". Мне кажется, что и Новиков, когда писал свое заключение, на этот вопрос тоже не смог ответить. Он, правда, попытался обосновать уход Глеба, но, по-моему, его объяснение — та же самая "аморальная" версия, только в другом плане: Сосновский обманул ребят, Сосновский бросил их на произвол судьбы.

— А ты видел ребят? Я уехал раньше, чем…

— Я тоже. Врачи не пустили.

— … А без них ничего не выяснишь.

— Это точно. Поэтому тебе прежде всего нужно встретиться с ними. Не сейчас, а через месяц, скажем, или два. Когда они немного придут в себя. А я постараюсь раздобыть для тебя экземпляр официального заключения комиссии.

Мы с Вороновым обстоятельно обсудили все, что так или иначе имело отношение к "делу Сосновского".

Первую попытку встретиться с Сосковцами я предпринял в марте. Решил начать с Толи Броневского. Судя по групповому дневнику, это оптимист, остряк, он, наверное, легче других перенес трагедию, его будет проще вернуть к тем печальным дням…

Дверь мне открыл сухощавый седой старик. Старомодное чеховское пенсне, бородка клинышком, аккуратно завязанный галстук довольно модной расцветки на фланелевой рубашке… "Отец", — решил я.

— Вам нужен Анатолий? Пройдите, пожалуйста, он дома.