Высшие кадры Красной Армии. 1917–1921 гг.

Опубликованные в 1990-х – начале 2000-х годов документальные сборники о левых эсерах[384], а также документы Российского государственного военного архива (РГВА) и Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) позволяют восполнить этот серьезный пробел.

М.А. Спиридонова в «Отчете по крестьянской секции» подчеркнула, что на заседании III Всероссийского съезда Советов (февраль 1918 г.) все представители армии разделяли программу ПЛСР по социализации земли[385].

Большевики и левые эсеры, придя к власти, почти сразу начали готовиться к расторжению своего временного союза. Еще до марта 1918 года у левых эсеров на словах было модно, по выражению члена их ЦК С.Д. Мстиславского, «большевикоедство»[386]. Комитет по делам военным и морским, избранный II Всероссийским съездом Советов, состоял из трех большевиков. В результате его организационной эволюции в коллегию Наркомвоена не мог не встать вопрос о включении в эту коллегию, по крайней мере, одного левого эсера: нужна была хотя бы видимость совместного с ПЛСР контроля над военным ведомством. Бюро фракции левых эсеров ВЦИК решило ввести в состав СНК в качестве наркома по военным делам левого эсера С.Д. Мстиславского, но 17 или 18 ноября 1917 года это решение было опротестовано Я.М. Свердловым и В.И. Лениным[387]. В итоге в состав коллегии Наркомвоена ввели левого эсера П.Е. Лазимира. Выбор Лазимира большевиками понятен: с одной стороны, он уже доказал свою солидарность с ними, будучи председателем бюро Военно-революционного комитета, с другой – не имел реального веса и авторитета в ПЛСР, что сделало возможным его мгновенное отстранение от руководящей работы в Наркомвоене[388]. Согласие левых эсеров на включение в советское военное руководство Лазимира свидетельствует о том, что на данном этапе руководство этой партии не придавало особого значения собственному контролю над вооруженными силами – в отличие от большевиков. Еще до кооптации П.Е. Лазимира в высшее военное руководство один из членов Комитета по делам военным и морским Н.В. Крыленко передал по прямому проводу Е.Ф. Розмировичу при обсуждении вопроса о конструкции руководства военного ведомства и введению в коллегию Лазимира: «Я не вижу необходимости ограничения представительства (левых эсеров в коллегии Наркомвоена. – С.В.), и единственным мотивом, говорящим против, признаю только эсеровскую опасность»[389].

События показали, что «опасность» осознал не один Крыленко. Назначения в военном ведомстве из рук Льва Троцкого получали заведомые противники левых эсеров. Партия левых социалистов-революционеров, в свою очередь, пыталась поставить политику большевиков в Наркомвоене под свой контроль. Об этом, в частности, свидетельствует выявленное в фонде Н.И. Подвойского (РГАСПИ) письмо М.А. Спиридоновой, в котором лидер ПЛСР просила Подвойского «в короткое время разобрать доклад Мисуно[390], он член кр[естьянской] секции и наш верный человек. Доклад идет о Журбе, комиссаре летучего отряда г. Котельничи Вятской губернии, которому Вы и Троцкий опять (!. – С.В.) дали мандаты, и он ими оперирует вовсю. Журба – крупнейший авантюрист, вор, разбойник и грабитель [неразборчиво] из большевиков. Назвался анархистом. Терроризировал крестьян Вятской губ[ернии] и города [Котельничи]. Крестьяне, услышав, что в деревню пришел «большевик», в панике бегут, куда попало. Ведь это беда. Телеграфируйте быстро о недействительности Ваших мандатов. Материалы о нем у Мисуно громадные и от комитетов большев[иков] и лев[ых] с.-р., которые Вятской губ[ернии] г. Котельничи. Не давайте так легко Ваших мандатов»[391]. В письме-приложении М.А. Спиридонова предлагала справляться в левоэсеровской фракции ВЦИК «и в кр[естьянской] секции об отдельных лицах, т. к. в ЦИК и у нас есть представители всех губерний»[392]. Безрезультатно!