— А что мне за это обломится? Я человек корыстный. Иными словами — деловой. Только, чур, сразу оговорюсь: деньги меня не интересуют.
«Подлец, подонок, тварь, задушила бы его собственными руками! — Как жаль, что сейчас нельзя было высказать эти мысли вслух. — Желает унизить меня. Никогда бы не стерпела этого, но… человеческая жизнь дороже».
— Хочешь, на колени перед тобой встану?
— На колени… Гм, это мысль. Только не встанешь, а сядешь. Усядешься ко мне на коленки прямо при этом твоем… с которым, как ты уверяешь, не знакома.
«Досчитать до десяти, чтобы не вцепиться в него. Раз… Нет, некогда. И так сдержусь».
— Хорошо, согласна. Одевайся.
— Э нет. Идти, так уж прямо в халате. Весь смак в том, чтоб ты, недотрога, села мне на голые колени. Го-лы-е. А теперь — пусти меня под свой мертвецкий целлофанчик. Мокнуть под дождем не в кайф.
Бегом, не разбирая дороги, пересекли они два неосвоенных участка, разделявшие их дачи. Ввалились в горницу обнявшись. Со стороны могли бы показаться влюбленными. Сбросили на пол мокрый целлофан.
Их встретил направленный в упор пронзительный взгляд жгучих черных глаз.
Маша даже вскрикнула от неожиданности: незнакомец, приподнявшись на локте, прихлебывал травяной отвар, который она оставила на примусе, на водяной бане. Сам достал кружку с напитком! Вот тебе и агония…
Антон ухмыльнулся:
— Уверяю тебя, Мери, он вовсе не африканец. Просто очень загорелый. Так что, может, насчет вируса ты и ошиблась. Но все же советую пользоваться контрацептивами.
— Не смей! — вспыхнула было Мария, но вовремя закусила губу. — Так ты его осмотришь?
— Простите, — тихо сказал раненый. — Я тут похозяйничал без спросу. Взял попить. Ничего?
— Замечательно, — ответила Маша. — Для вас и варила.
— Антон, — представился Белецкий, протягивая гостю свою костлявую кисть с узловатыми пальцами.
— Иоанн. — Летчик попытался ответить на рукопожатие, но, едва приподняв крупную сильную руку, застонал и вынужден был вернуться в прежнее положение.
Маша успела метнуться к нему и придержать кружку, чтобы он ее не уронил.
— Иоанн, говорите, — прищурился Белецкий. — А фамилия случайно не Грозный?
— Нет, — через силу улыбнулся тот. — Соколов. Не беспокойтесь, я скоро поднимусь и уйду.
— Посмотрим еще, можно ли вам вставать. — Антон подсел к нему и начал осмотр.
— Все равно поднимусь, — упрямо повторил Соколов. — Не люблю залеживаться. И так достаточно хлопот доставил вашей жене.
— Да я не… — возразила было Мария, но в этот самый момент Антон с силой нажал на место перелома. Больной застонал и вновь потерял сознание.
— Осторожней! — вскрикнула Маша.
— Ты тоже осторожней, — язвительно парировал Антон. — Меня вполне устраивает, что нас считают супругами. Так что попридержи язычок.
— Не много ли себе позволяешь?
— О! Осмелела! Думаешь, он самостоятельно кружечку в руки взял, — значит, и опасности никакой? И я, выходит, больше тут не требуюсь? Ошибаешься, Мери. Еще очень даже возможен летальный исход.
— Ох…
— Ты ведь знаешь, что значит «летальный»? Живет человек, а потом — тю-тю! — улетает. В миры иные.
— Это правда или… шантаж?
— Не веришь? Зря. Я, конечно, привык иметь дело больше с крысками да кроликами, но одно могу утверждать наверняка: сотрясение мозга он получил неплохое. Чем это ты его так? Поленом небось?
— Нет, он сам, — сказала вконец растерявшаяся Маша.
— Да не пугайся ты, Мери, я тебя не выдам. Если, конечно, не выведешь меня из терпения.
— Это уж точно шантаж.
— Скажешь, он с крыши свалился?
— Нет. С неба.
— М-м-м. Остроумно. Пришелец? Может, падший ангел?
— Летчик.
— А, понял. «Мама, я летчика люблю». Отгадай загадку: почему в поезде стоп-кран красный, а в самолете голубой?
— Антон, хватит, как тебе не надоест! Что делать-то? Ведь его надо в больницу.
— Да, не помешало бы.
— А у тебя есть машина.
— Ну и?
— Давай его отвезем, Антон, милый, пожалуйста! Сам же говоришь, возможен этот… ну…
— Летальный исход. Вполне возможен.
— Вот видишь!
— Ах как мы взволнованы. Понимаю. Он и вправду ничего: этакий бычок-производитель. А ты у нас девушка впечатлительная… Нет, дорогуша, не повезу.
— Ну Антон!
— Категорически. Дороги размыты. Не собираюсь гробить свой скромный автомобильчик ради твоего хахаля.
— Да говорю же: он не хахаль мне!
Больной опять дернулся, бессвязно забормотал что-то. Маша, прервав спор, склонилась над ним. Пыталась разобрать слова: может, назовет свой адрес или даст еще какую-то зацепку — кто он, откуда? А вдруг его жена живет где-то неподалеку, и тогда Маша оставит Антона подежурить, а сама свяжется с ней.
Скорее всего, он летчик сельскохозяйственной авиации, а его разбитый самолет был «кукурузником», опыляющим поля. Значит, их служба должна быть расположена поблизости, в этом же районе.
Но он шептал что-то отрывочное, непонятное. Про какой-то седьмой день и какое-то творение, а потом сразу про свое больное ребро. Вот вроде бы упомянул женское имя — Ева. Маша наклонилась ниже, к самому его лицу:
— Кто это — Ева? Ваша жена? Дочка? Ну же!