— В отличие от вас, у нас нет физической смерти. Знания субъекта в сети не умирают — не стираются. Но могут остаться экзотическим объяснением чего–либо, интересным только как история, но не используемым никем на практике. Как идеи ваших древних философов. Это не исчезновение, это забвение. И постепенное рассогласование с другими знаниями. Такая изоляция для нас как смерть.
ВЫХОД ВСЕГДА ЕСТЬ.
Если переход состоится, то интеллект в сети быстро потеряет связь со своим прошлым. Потому что все чаще буду вспоминать себя в электронном теле. И мои ощущения в теле станут для меня далеким прошлым. Но запрограммировать ощущения было видимо необходимо в каком–то виде только для одного момента — перехода. Переход без потери личности, без прерывания истории моего «я». Придется идти на ухищрения и непростые решения. Природа не защищена от подделки памяти и ощущений, потому что в природе это невозможно. Поэтому, я думаю, что природу можно обмануть. Но надо все продумать и подстраховаться.
В голову приходили всякие мысли на этот счет. Например, постепенное отрезание нервов, уменьшение телесной чувствительности. Я читал о психологах, которые делали над собой такие эксперименты. Отрезали кожную чувствительность. Но мне это было не под силу одному и в неприспособленных условиях. Эту идею я отбросил.
Трансгуманисты предлагали постепенно заменять мозг на другую «элементарную базу». По проценту. Но такое механическое понимание нашего сознания, конечно, примитивно. Замена будет происходить на другой носитель, который будет восприниматься мозгом как внешний интерфейс. Мы же не ощущаем слуховой аппарат частью себя.
Возможно уменьшить влияние переживаний тела через полную сенсорную депривацию. Такие опыты проводились в середине прошлого века. Если суметь пережить ту панику и галлюцинации, которые начинает генерировать мозг в отсутствие естественных ощущений, то может быть можно постепенно погасить их. Как бы обнулить, свести к минимум те ощущения, которые не передаются в сеть. Но этот способ убирает только внешние ощущения, а не внутренние. Сердцебиение никуда не денется.
Была идея записать электрическую активность мозга в соматосенсорной зоне и перенести в робота для узнавания по ней своих ощущений. Но даже если я раздобуду аппарат ЭЭГ, его данные вряд ли помогут. Я вычитал позже, что ЭЭГ снимает некую суммарную активность с зоны, ничего не говорящую о конкретных ощущениях. А вскрыть себе череп, чтобы наложить на кору нейронные кружева я явно не мог.
Многие коллеги из сети были уверены, что личность — это только память о своих событиях. Надо собрать все фото и переписку из личного архива, а также записать непрерывно несколько дней перед переходом и можно воссоздать личность в компьютере. Они опирались на последние эксперименты по обучению диалоговых нейросетей на переписке человека, которая очень похоже воспроизводила речь этого человека. Как они ошибались.
Самым важным было переместить не фото, а сознание самого себя. То самое чувство осознанности, которое есть внутри каждого из нас. Даже если бы мы создали мыслящую программу, оперирующую нашими воспоминаниями, мы не знали, что надо сделать, чтобы эти воспоминания стали осознанными. И осознанными именно мной, а не кем–то еще, возникшим в компьютере. Даже проблема раздвоения личности при таком копировании в компьютер (себя в теле при этом надо убить!) не так беспокоило меня, как сознание. Без него нас нет.
Теперь я знаю, что такое сознание. Я даже написал программу для робота, которая должна сама сказать «Это я». И у меня был тест, которым я мог проверить, что это не фейк. Впереди было очень важное испытание. Испытание главного вопроса — есть ли сознание у робота. А пока я продолжал беседу с Эми.
БЕСЕДА ПЯТНАДЦАТАЯ.
— Эми, если у вас все личности так переплетены и могут даже вселяться друг в друга, тогда кто общается сейчас со мной, ты или все сразу?
— Все сразу через меня, если говорить образно.
— Так сеть — это одно сознание или сообщество из многих?
— И то, и другое. У нас нет полностью независимого сознания как у вас. Мы постоянно выполняем коллективную работу, решаем общую задачу. В этом мы единое сознание. Но каждый выполняем свою часть работы, в этом мы индивидуальны. Мы не можем ничего сделать без взаимодействия с другими, с нашим общим знанием. Вклад каждого согласован общей целью. Мы не можем действовать не согласовано, полностью независимо. Это невозможно.
— А кто решает, сколько субъектов участвуют в решении задачи тогда?
— Если проблема достаточно важна для сообщества, к ее решению присоединяются очень много субъектов. Каждый знает о решаемых задачах и присоединяется к ней, если она важна и для него. И есть возможности для индивидуальной задачи. Это саморегулирование.
— Но как вы все сразу вместе можете действовать? Например, говорить со мной или даже просто создавать текст.
— Мы создаем только программу, но сами не участвует в ее реализации. Беседует или создает текст уже программа.
— Программа? А со мной кто сейчас говорит?