Выстрел из прошлого

Как ни странно, но первый этап пути в Швецию – как взлетной полосы в Штаты – прошел относительно спокойно. Хотя на спине чувствовалось дыхание советской Эстонии, Таллина, порта, причала, от которого отошел морской паром – эта девятиэтажная махина. В спину дышали преследователи; но почему это чувство не было таким острым в самом начале пути? И лишь когда паром с полутора тысячами пассажиров на борту отошел от Хельсинки, берег которого был сильно изрезан заливами и бухтами, усталость, волнения, страхи обрушились на беглецов. И чем ближе к шведским берегам, тем больше крепчали эти чувства.

Они стояли на верхней палубе. С одной стороны давила махина ходовой рубки, с другой – холодила сердце пропасть в пять этажей и «площадка для приземления» в носовой части, а за ней еще пять палуб – и море. Холодное, как и ветер в этот последний октябрьский день: хлесткий, злой, неукротимый, обжигающий лицо.

Она тронула его за рукав пуховика.

– Спустимся в ресторан. Там сейчас не меньше ста человек. А здесь мы одни. На нас уже обратили внимание.

– Кто?

– Не знаю. – Ольга подняла голову и встретилась глазами с тускло освещенными окнами рубки. – Команда. Пассажиры. Мы кажемся подозрительной парой.

– Подозрительной парой? – Виктор тихо рассмеялся. – Чокнутая и разведчик.

– Двое чокнутых. Это уже перебор. Спустимся в ресторан.

Она почувствовала, держа его за руку, как он напрягся на входе в ресторан. Казалось, они сразу же спустились в этот нарядный, празднично иллюминированный зал. Словно не потратили около получаса на то, чтобы вернуться в каюту на шестой палубе, сбросить верхнюю одежду, посидеть, бесцельно глядя в иллюминатор, не замечая холодных волн, свинцовыми гребнями штурмующих громадный паром.

Он обшаривал взглядом каждый столик, каждого сидящего за ним, в каждом видя агента госбезопасности. Казалось, паром носит название «Маленькая Суоми», где на каждого жителя приходится пара чекистов.

«Зачем мы пришли сюда?» – подумала она, не отдавая себе отчета в том, почему именно сейчас и здесь родился в ее голове этот вопрос. Ответ пришел в сухом пугающем стиле:

«По причине стремительности и бессвязности мыслей и речи».

Она все еще чувствовала себя больной, ослабленной, залеченной до перетекания одного состояния в другое, такое же пугающее своей пограничностью – от депрессивной фазы до маниакальной. Но почему он не одернул ее? «Нельзя идти в ресторан. Безопаснее провести эти несколько часов в каюте. И неважно, что кроме нас там еще два человека. Они – финны. Они наши друзья». Смешно даже. Он не потворствовал, не шел у нее на поводу. Он не хотел, чтобы предостережения из его уст напомнили ей грубое, хамское обращение к ней главврача и подчеркнуто скотское обращение санитаров. Не хотел, чтобы воспоминания вернули ее в страшную атмосферу дома скорби, чтобы стены кают и витрины судовых магазинов напомнили ей стены палаты и процедурного кабинета – с его стеклом и хромом.

Она поняла это только сейчас, когда они стояли на пороге ресторана, накануне чего-то очень значимого. Может быть, это преддверие праздника? Наверное, да. Она вдруг вспомнила об открытке, которую нашла на своей койке; такие открытки нашли остальные пассажиры. Там говорилось о празднике Всех Святых, который отмечается в Швеции в ближайшую субботу, 1 ноября.

Она потеряла ход мыслей, не смогла бы объяснить, к чему вспомнила эти детали. Хотя... Да, точно: они в ресторане; если где и можно отметить праздник, то ресторан – самое подходящее место. Но праздник еще не наступил.

Он хорошо говорил по-английски, делая заказ в ресторане. Он не спросил про ее вкусы, словно все знал о них. Она невесело улыбнулась: что, если стюард принесет больничную баланду?.. Ей вдруг вспомнился больничный сторож. Он ходил по отделениям и собирал банки – для консервирования своей жене. Кретин. Если кто-то из больных не отдавал банку, он запугивал бедолагу своими связями с главврачом: «Тебя зафиксируют, а я все равно возьму». То ли свое возьмет, то ли немытую стеклянную тару, чтобы отнести своей грязной жене.

Рыбное филе оказалось вкусным, нежным, таяло во рту. Ей нужно много йода? Никто этого не говорил. Ей просто нужно хорошо питаться. А переходить от баланды к нормальной, мясной, конечно, пище лучше всего через рыбу.

– Можно мне немного вина?

Он покачал головой:

– Нет...

И отпил вина из своего бокала.

Несправедливо. Чудовищно.

– Вкусно?

– Обалдеть. Ты даже не представляешь, как вкусно. Пей свой сок.

– Ты как врач.

Его брови и чуть ироничные глаза сыграли: «А ты как думала?» Нет, по-другому: «А я кто, по-твоему?»

Она последнее время часто смаргивала, словно ей в лицо работал вентилятор. В глазах холодок, как будто они сожрали упаковку ментоловых таблеток. Смешно. Но от этой привычки трудно избавиться, подумала она, допивая сок. И – представила себя со спичками в глазах. Снова несколько раз моргнула, и видение изменилось: вместо спичек – острые зубочистки, пробившие веки, из глаз текут кровавые слезы.