Выстрел из вечности

В сопровождении двух офицеров появилась девушка лет семнадцати-восемнадцати на смерть перепуганная. Она плача пыталась что-то объяснить, но её не слушали. Диверсия была у всех на устах. Невдалеке стоял дежурный. Он уже отошёл от стрессового состояния, и теперь в глазах его была сталь. «Вот так встреча, – пронеслась у Баженова шальная мысль, – да это же тот капитан, что подложил нам мину. Не дурно устроился». Девушку уводили всё дальше и дальше. Вот уже её затолкали в вагон.

– Стойте! – выдохнул Михаил от переполнявшего его гнева, обращаясь к полковнику. – Вот он диверсант!

Их взгляды встретились. Зажатый офицерами, в бессильной злобе диверсант выплёвывал слова:

– Да что же это такое? Верят всякому щенку. Оклеветал меня и стоит, как будто, так и нужно. Я ни в чём не виноват, не виноват!!! Я честный человек.

– Разберёмся, – хмуро выдавил из себя полковник, – увести. Девушку отпустите.

Стрелочница, как оказалось Валя Иволгина смотрела на своего дежурного, который так лихо её подставил, то на Баженова. А он боялся смотреть на неё. Шуточное ли дело, девушка так смотрит на тебя, как на что-то диковинное. Сердце стучит, словно на него нагрузили целую тонну. Оно вот-вот задохнётся и остановится.

Жигулин, не скрывая своей радости, подошёл к диверсанту и прошипел:

– Напрыгался, гнида вонючая. Не мог я тебя тогда разгадать, а жаль. Сделал бы мокрое место. У, мразь!

Он хотел его ударить сапогом, но его остановили:

– Не смей! Он нам нужен живой, а ты расскажи всё что знаешь.

Солнце клонилось к закату. Два офицера уводили диверсанта. Он, припадая на левую ногу, не спешил. Машинист и помощник пошли к паровозу. Баженов оглядывался назад, где стояла испуганная девушка с большими голубыми глазами и толстой русой косой. Думал о ней, вздыхал, но шёл, потому что было нужно. А сердце так и рвалось обратно к ней. И он не выдержал, подбежал к ней, взял её за руку, заглянул ей в лицо и произнёс:

– Я найду тебя. Ты запала мне в душу. Как твоя фамилия, имя, отчество, чтобы я мог писать тебе. Девушка дала свои координаты, улыбнулась счастливо и позволила себя поцеловать. «А я оказался негодяй, – вздыхал в минуты слабости Баженов. – Вскоре, я забыл о ней. Больно мне, но что поделаешь. Не стойкий оказался. А время шло. И вот сейчас я часто вспоминаю эту встречу и шепчу»:

– Валя, птичка, песня моя неспетая, снившаяся мне каждую ночь пока шла война, снова я вижу в твоих глазах боль и страдание. Где ты? Как сложилась твоя судьба? Война дала нам шанс встречи, и она же разлучила нас.

Дверь отворилась. Кто-то включил свет. Баженов повернул голову.

– Ты уже здесь? – спросил председатель профкома. – Что сидишь без света?

– Думаю.

– Ну и что?

Зал наполнялся людьми, скрипели стулья, раздавались приглушённые голоса. Баженов смотрел в зал, слушал, что говорит машинист Сидоров и составитель Голубев. У него от этих вязких слов заныло в левом боку. А перед глазами снова возникло искажённое страхом лицо Лёшки Голубева. «Они меня защищают, – сквозила в мозгу мысль. – А зачем? Разве я не виноват в случившемся!»

– Михаил Петрович – не нянька, чтобы следить за нами, – выкрикивал Голубев с места, – мы все взрослые люди и должны сами соображать, что можно, а что нельзя.

Его перебивали, дополняли, уговаривали, но составитель стоял на своём. И от этих слов у Баженова начала кружиться голова. И тут во весь свой небольшой рост, сверкая голубыми глазами, выплыла в памяти Валя Иволгина.

– Что язык присох? – говорил её взгляд. – И меня ты не нашёл из-за своей нерешительности, хотя твёрдо знаю что любишь меня до сих пор. Может скажешь, что в войну ты был другим. Так то была война. Почему тебя выбросило из кабины спасать человека? Молчишь! Признать свою ошибку при всех труднее, чем броситься в огонь.

Она тряхнула русой косой, медленно удаляясь всё дальше и дальше, где была полуразрушенная станция.

– Михаил Петрович, – услышал он голос председателя профкома, – что вы скажете по этому делу?

Баженов обвёл всех присутствующих взглядом и увидел сочувствие.

«Всё прошло, – подумал он, – стоит ли открывать свою душу».

– Ведь ты увидел происшествие только в последний момент, когда Голубев подвихнул ногу и упал на рельсы? – продолжал председатель, – ты, рискуя своей жизнью, бросился на спасение человека. Это геройство. Не каждый бы так поступил.

«Нет – это нарушение инструкции, я должен был прекратить лихачество, которое чуть не привело к смерти. Мастер прав. Не заливайте мне уши елеем», – хотел было сказать Баженов, но промолчал. Он глубоко вздохнул, весь побелел и, схватившись за грудь, хватал воздух широко раскрытым ртом.

Трагический обман