Выстрел на Большой Морской

Но иногда Лыковым овладевало отчаяние, ощущение безысходности и неизбежности мучительной смерти. От голода или от удушья — какая разница? Огромная могила, казалось, давила на его плечи и высасывала жизненные силы. К чему ложь? Если быть честным перед самим собой, ясно же, что спасение невозможно! Это гроб. Галерея обрушилась, быть может, на все восемьдесят саженей. Свод, видимо, треснул, и при попытке отрыть землю сверху станут валиться всё новые и новые массы. Полицейские побьются пару дней, потом поймут, что без толку. Снимут фуражки, перекрестятся и уйдут… Один Благово станет раз в год приезжать сюда и часами молча сидеть у входа. Варенька всей правды никогда не узнает — никто ей не скажет. И маминьке не скажут — как такое объяснить? Наврут, что утонул и тела не нашли. Все его попытки бороться, продлить существование — ненужное геройство, позёрство перед самим собой. Всё кончено. Он погребён заживо, и осталось только умереть, как христианину. То есть, в страшных мучениях… Уж лучше вложить ствол «бульдога» в рот, нажать — и дело с концом!

В таких мыслях Алексей прожил целый день, и день этот стал самым тяжёлым в его короткой жизни. Лишь под вечер сыщик несколько укрепился духом. То ли смирился, то ли успокоился. Будь что будет! Умирать — значит, умирать. По его, Лыкова, службе такой исход весьма даже вероятен. Но кончаться титулярный советник будет достойно. Как сильный человек, а не как хлюпик. Георгиевский кавалер всё-таки! Ну, и… вдруг произойдёт божественное чудо? Никогда не стоит зарекаться. С этим и уснул.

На четвёртый день своего заточения, вскоре после полудня, Лыков отошёл в дальний конец коридора справить нужду. Вдруг он увидел в темноте зелёные фосфорицирующие глаза! Ну вот, подумал сыщик, я уже и свихнулся… Что-то быстро; а ещё кавалер… Глаза были явно кошачьими, помещались низко у самой земли и медленно к нему приближались. Ну откуда в этой могиле мог взяться кот? Сейчас подожду немного, и жираф явится, горестно вздохнул Алексей. Отчаяние его достигло высшего предела. Может, всё же застрелиться, пока ещё он владеет своими поступками? Лучше быстрая смерть, чем тягостное ожидание конца…

— Мяу! — раздалось в тишине.

«Так… Вот уже и слуховые галлюцинации…»

Неожиданно Лыков почувствовал, что бесплотное животное, плод больного воображения, очень даже натурально потёрлось об его ноги. Что за чертовщина? Дрожащей рукой титулярный советник зажёг спичку и увидел возле себя красивого пушистого кота, вполне материального. Непонятной из-за темноты расцветки, тот тепло урчал и ходил кругами… Откуда явилась эта животина? Четыре дня никого не было, и вдруг… У сыщика спёрло от волнения дыхание.

— Кыс-кыс-кыс! — выдавил он из себя кое-как, но спичка погасла и глаза тут же исчезли.

— Эй, ты куда? Стой, вернись! Барсик! Васька! — в отчаянии закричал Алексей, и глаза опять зажглись, совсем неподалёку. Дрожащими руками Лыков зажёг новую спичку. Кот обнаружился в нескольких шагах; он приветливо махал хвостом и смотрел с дружелюбным любопытством. Потом вторично сказал «мяу» и исчез в стене! Алексей не верил своим глазам. Куда он делся? Спичка тем временем тоже затухла. Наощупь сыщик добрался до того места, где только что стоял кот, пошарил над полом и обнаружил отверстие. Как же он раньше его не замечал?

Уф! Сердцу у Лыкова билось, как паровой молот. Он боялся сделать ещё одно обследование и убедиться, что найденный лаз слишком для него узок. Наконец, он решился. Встал на колени, сунулся внутрь. Голова пролезла легко, но накачанные плечи застряли. Чёртов атлетизм! Впервые в жизни Алексей проклял свою силу. Но потом взял себя в руки. Сбросил пальто, переложил револьвер запазуху, как-то сложился, ужался — и пополз.

Полз он долго, казалось, целую вечность. Вспоминая потом это приключение, Лыков оценивал преодолённое им расстояние саженей в пятьдесят. Лаз то расширялся, то сужался, имея малозаметный подъём. В двух местах Алексей основательно застрял; казалось, всё, хода нет, нужно возвращаться назад. Снова его охватывало отчаяние. Пришлось сначала бросить баклажку, но во второй теснине не помогло и это. Каким-то чудом сыщик сумел извернуться и выскользнуть из чемарки, и это его спасло — он протиснулся дальше. Наконец, почти уже сходя с ума от страха и нечеловеческого напряжения, Лыков увидел впереди свет. У него сразу прибавилось сил. Ещё несколько минут — и он выбрался на поверхность. Тусклое весеннее солнце ослепило сыщика, резь в глазах заставила зажмуриться, но вскоре прошла. Первое, что он обнаружил — это кот. Красивый, дымчато-серой масти, тот стоял возле лаза и словно бы дожидался Алексея. Смотрел он ласково и как-то ободряюще…

— Спасибо тебе, Божье создание! — титулярный советник протянул запачканную землёй руку и погладил кота. Снова мяукнув («Ну, пока!»), тот неторопливо сошёл вниз под гору.

Лыков выбрался на поверхность и осмотрелся. Было три часа пополудни. Славно припекало, снег на вершинах холмов уже стаял, но в оврагах ещё лежал большими грудами. Живой! Хорошо-то как…