Выстрел по «Ледоколу». Как Виктор Суворов предавал «Аквариум»

Все экзамены для Резуна оказались легкой прогулкой в столицу. Со своей подготовкой он действительно выглядел совсем неплохо на фоне других абитуриентов, хотя в суворовском училище не отличался блестящей успеваемостью. На экзамене по немецкому языку его поставили даже в пример другим. Когда Владимир вошел в аудиторию, в которой проходил экзамен, и доложил по-немецки о своем прибытии, преподаватель, женщина средних лет, театрально вскинула руки вверх и произнесла: «О mein Gott. Endlich sehe ich den Einzigen welcher deutsch spricht» («о боже, наконец-то я вижу единственного, который говорит по-немецки»).

После этой фразы экзамены по немецкому языку для Резуна свелись к небольшой беседе с преподавателем. Женщина спросила по-немецки, где он изучал язык, кто преподавал. Оказалось, что экзаменатор хорошо знала майора Шахновича по совместной учебе в ВИИЯ (Военный институт иностранных языков). Пошли воспоминания. Теперь уже абитуриент слушал преподавателя. Владимир получил пятерку и довольный покинул аудиторию.

Резун не блистал спортивными успехами, но и здесь, когда абитуриентов заставили подтягиваться на перекладине в спортзале, не сплоховал. Подтянулся десять раз, суворовская закалка давала о себе знать.

Ответы на вопросы тестов и собеседование с психологами не вызвали у него каких-либо серьезных затруднений. Беседы велись в очень корректной манере.

На следующий день после сдачи экзаменов состоялась мандатная комиссия.

В комнату, где заседала комиссия, приглашали по одному. Выходил полковник со списком в руках, громко называл фамилию и приглашал очередного абитуриента на ковер.

Офицеры находились в большом зале в ожидании вызова. Кто курил, нервно расхаживая по коридору, кто сидел, о чем-то думая, некоторые, сбившись в группки по два-три человека, негромко разговаривали между собой, практически не нарушая напряженной тишины, стоявшей в зале. Она нарушалась, только когда дверь открывалась и из нее выходил проэкзаменованный офицер. Характер в экстремальной ситуации проявляется наиболее ярко, в этот день Резун это увидел воочию. Вот из дверей выходит возбужденный, красный как рак офицер. Спешно вынимает сигарету, закуривает. Несколько абитуриентов подлетают к нему: «Ну как? Ну что?» Тот, нервно затягиваясь, пытается что-то объяснить. А вот в дверях появляется чуть побледневший молодой человек, молча покидает зал и удаляется в курительную комнату, не желая ни с кем разговаривать. Некоторые выходили с гордо поднятой головой, уверенные в своем успехе. Охотно отвечали на вопросы товарищей, снисходительно улыбались и, конечно, считали, что они, без всякого сомнения, прошли и у них все трудности уже позади. Таких среди абитуриентов было немного, они, как правило, были не из войск, служили в Москве в теплых местах.

Резун вздрогнул, услышав свою фамилию, вскочил со стула и быстро направился к полковнику.

— Прошу вас, товарищ старший лейтенант, входите, вас приглашают, — сказал вежливо полковник, пропуская его вперед.

Резун открыл дверь, со словами «разрешите войти» вошел в просторную комнату и строевым шагом направился по ковровой дорожке к длинному столу, накрытому зеленым сукном, стоящему в глубине зала. Остановившись в двух-трех метрах от стола, Владимир четко доложил о своём прибытии председателю мандатной комиссии. Голос его при докладе слегка дрожал от волнения, а сердце готово было вырваться из груди.

Как в тумане, он видел за столом сидящих людей в военном и штатском, но отчетливо различил только председателя мандатной комиссии, моложавого на вид генерала приятной наружности с копной седеющих волос. На его кителе была довольно большая колодка орденских планок. Через несколько лет, проходя по длинному коридору Управления кадров ГРУ, Резун остановился у стенда ветеранов — участников Великой Отечественной войны 1941–1945 годов и узнал на фотографии председателя мандатной комиссии. Генерал в парадном мундире при всех орденах с чуть заметной насмешливой улыбкой смотрел с фотографии уверенно и с достоинством. «Ничего себе!» — воскликнет он тогда про себя, подходя ближе и разглядывая фотографию. Пять орденов Красной Звезды, красиво, по диагонали сверху вниз, как журавлиный клин в небе, рассекали генеральский мундир. Начинающий разведчик робко и завороженно смотрел на фотографию. Со времен суворовского училища Резун привык уважать орденские планки. Там мальчишки сначала ценили офицера по орденам и нашивкам от ранений, а потом уже по делам.

— Значит, что, товарищ старший лейтенант, — услышал он приятный баритон, — пожаловали к нам и решили себя посвятить аморальной профессии разведчика? Решили покопаться в чужом грязном белье? Согласны склонять людей к предательству родины и сотрудничеству с советской разведкой? Вы этому хотите посвятить свою жизнь, молодой человек?

— Я не считаю профессию разведчика аморальной, — с некоторой паузой нерешительно ответил Резун, не узнав своего голоса и почувствовав, как лоб его начал покрываться мелкими капельками пота, а в коленях появилась предательская слабость.