Выстрел в мансарде

– Кирилл Степанович всегда восхищался Путилиным, – продолжал Петрусенко. – Теперь продолжает его дело. Поехал вместе с женой, дочкой и сыном. Жаль, Митя, не повидаешь ты их. Жена его, Ксения Аполлинарьевна, просто необыкновенная женщина. Я как раз был свидетелем их знакомства. Она в том деле, которое мы тогда с Кириллом вели, очень помогла нам. Так рисковала и в самом деле чуть не погибла.

– А он, наверное, спас ее?

– Я уловил в твоем вопросе иронию. – Викентий Павлович усмехнулся. – А ведь так и было! Впрочем, без лишней скромности скажу, что спас Ксению все-таки я. Кирилл чуть-чуть опаздывал... Разве я тебе не рассказывал?

– Да, но без подробностей.

...Все эти разговоры припомнились Дмитрию Кандаурову, когда помощник пристава с таким восхищением заговорил о его дяде, Викентии Павловиче Петрусенко. А тот продолжал:

– Вы небось недавно под его началом работаете?

И Дмитрий, не удержавшись, ответил:

– С детства. – И пояснил удивленному собеседнику: – Это мой дядя.

– Поздравляю, – искренне обрадовался помощник пристава. – Таким родичем гордиться не грех.

Они прошли по служебному коридору административного корпуса, и уже начальник тюрьмы провел Дмитрия через несколько решетчатых ворот в кабинет, где стояли стол, кресло, два стула и где окошко тоже было забрано решеткой. Сюда и привели больного бродягу.

– Заключенный, с вами будет говорить следователь господин Кандауров. Отвечайте на его вопросы, и вы облегчите свою участь, – сказал начальник и вышел, оставляя их вдвоем. Подавив приступ кашля, арестант взглянул на Дмитрия сухими светлыми глазами и проговорил:

– Какая мне разница – лучше, хуже... Все одно уже недолго. И кому это нужно, кто я есть?..

Голос его был тих и мягок, и этот легкий, однако заметный акцент... При первых же словах у Мити перехватило дыхание, закружилась голова. Ошибиться казалось невозможно, так знаком ему был этот голос, акцент, интонации! Идя сюда, он никак не мог решить, с чего начнет разговор. А сейчас лихорадочно развязал тесемки папки, схватил газету, протянул заключенному, ткнул в заметку:

– Прочтите здесь.

Тот равнодушно просмотрел:

– Вижу, обо мне. – И усмехнулся: – Все болезни перечислены.

– А вы посмотрите на название газеты!

Человек посмотрел, пожал плечами:

– Далековато отсюда.

– Вас ничто с тем городом не связывает? – торопил его Дмитрий.

– Нет, не бывал в тех краях.

– А я вот эту газету взял из рук мертвой девушки, которая покончила собой, застрелилась в том городе.

Дмитрий сделал небольшую паузу, увидел, как его собеседник удивленно вскинул голову, напрягся. И закончил, не спуская с арестанта глаз:

– Ее звали Евгения Радзилевская.

И услышал то, чего ожидал.

– Женни! – вскрикнул юноша. – Сестра!..

А потом глаза его закатились, и он упал без чувств. Испуганный Митя побежал к двери, зовя охрану.

Больной пришел в себя уже в изоляторе, на койке. Видя, что он задышал ровно и открыл глаза, Дмитрий наклонился к нему:

– Отдыхайте. Когда вам станет лучше, мы поговорим.

Но тот вдруг вцепился пальцами в его руки и возбужденно заговорил:

– Нет, не уходите! Мне лучше не будет, сейчас уже хорошо! Расскажите сначала вы мне, а потом я расскажу вам все-все, обещаю...

Несколько раз сильные приступы кашля терзали молодого арестанта, и тогда Дмитрий умолкал, пережидая. И вновь рассказывал, когда умоляющий взгляд больного обращался к нему.

– Лучше бы она убила того мерзавца! – сказал наконец арестант после долгой паузы.

– Она пыталась это сделать. Но вряд ли смогла бы, уж очень далеко след пули был от него.

– Верно. – Юноша изможденно вытянул руки поверх покрывала, волосы разметались по подушке, глаза лихорадочно блестели. – Убить человека нелегко. Она никогда бы этого не смогла. Убить себя для нее оказалось проще.

– Кто же тот человек? – осторожно спросил Дмитрий, наклоняясь к койке.

– Дитрих Лаберниц, – ответил его собеседник. – Но я обещал вам все по порядку рассказать. Может быть, поймете.

– Я слушаю вас, Вильгельм.

Митя произнес это мягко и положил ладонь на пальцы больного. Они были холодны, вялы, но слегка шевельнулись, словно в ответном пожатии.

– Вальтер, – поправил его с усмешкой юноша. – Меня зовут Вальтер Штоль. А сестру звали Женни Штоль...

8

Генрих Штоль с детьми жил на собственном хуторе в черте немецких колоний близ Аккермана. Благодатные эти бессарабские земли кормили людей многих наций, и немецкие ребятишки другого дома не знали. Хутор был богатый, однако, когда пришло время отдавать детей в гимназию, отец выстроил в городе особняк и переехал с семьей туда. Жены его давно уж не было в живых: она умерла от скоротечной чахотки. С ними жила тетя – сестра покойной матери. И она страдала той же болезнью. Но самое прискорбное, что и мальчику от матери достались по наследству слабые легкие. Отец надеялся, что с возрастом сын окрепнет, потому так долго и жили они на природе, на хуторе. И потом, когда Вальтер учился в городе, на все каникулы или праздники выезжал туда. И любил бывать в родной усадьбе больше, чем ездить лечиться на воды.