Выстрел в Метехи. Повесть о Ладо Кецховели

По Верийскому мосту конка проезжала, не останавливаясь, будочники брали плату за проезд только с фаэтонов и других экипажей.

Они проехали мимо кирхи, свернули на Михайловский проспект и, миновав сад Муштаида, добрались до железнодорожного вокзала.

— Пойдем узнаем, когда поезд на Гори, — сказал Ладо.

Вокзальная площадь их оглушила. Кучера фаэтонов и дрожек зазывали к себе. Возле дородного пассажира, вышедшего с перрона с двумя носильщиками, прыгали муши[8] и уговаривали не брать дрожек — до Елисаветинской улицы рукой подать, и они куда дешевле донесут его багаж. Кучера с руганью замахивались на них кнутами. Звенели вагоны конки. Бегали с кувшинами мальчишки.

— Вада, вада, халодный вада!

Чистильщики сапог барабанили по своим ящикам щетками.

— Чистим, блистим, ваксой мажем, щеткой глажем.

Из духанов пахло жареной бараниной и луком. Дворники собирали в совки конский навоз и ругали фаэтоны и конку. Свистел на бегу тучный усатый полицейский, а перед ним, юля среди прохожих, показывал пятки мальчишка-карманник, и весь люд — и кучера, и муши, и прохожие гоготали, кричали и уступали дорогу карманнику. Говорили, кричали, ругались по-грузински, по-русски, по-армянски, по-турецки, по-персидски и по-курдски.

— Ай, хорошо! — сказал Ладо, остановившись среди площади и забыв, что за ним все еще ходит полицейский.

Ладо посмотрел расписание, и они снова сели в вагончик конки. Мелькали аккуратные домики железнодорожников с садиками, потом пошли вперемежку дома добротные, европейские и немецкие — с высокими крышами и узкими окошками.

Рельсы свернули на Песковскую, где стояли русские бревенчатые срубы, а за ними — дома азиатские, с плоскими крышами. Петров, насупившись, смотрел вперед, на отмель, покрытую шатрами, возле которых были привязаны верблюды.

Слева на скалистом берегу Куры возвышалась Метехская тюрьма.

Лошади перевезли вагон через узкий мостик.

— Приехали.

Ладо спрыгнул на мостовую, полюбовался синей узорчатой мечетью, перед которой сидели длиннобородые старики с янтарными четками в руках, посмотрел, как рыбаки на Куре бросают сети-накидки, и кивнул Петрову.

— Пошли!

Это был Майдан — торговая площадь.

Ладо шел, проталкиваясь через толпу. В узкой улочке, ведущей к базару, с обеих сторон тянулись лавки с галантерейными товарами, с персидскими коврами, с фруктами и овощами, на прилавках и полках в лотках лежали сливы, охапки трав, молодой картофель, морковь, свекла, огурцы, помидоры. Продавцы кричали:

— Пах, пах, памидор!

— Дешев, дешев персик!

В кузнице тяжело дышали мехи, звенели молоты. Из духанов неслось пение, визг шарманки.

Ладо сталкивался с прохожими, кто-то толкал его в спину, и на кого-то он напирал сам. Мелькали рыжеватые шапки и рыжие бороды, московские картузы, из-под которых по-армянски печально глядели черные глаза, — и Ладо слился с толпой, разноязыкий говор которой звал в духан — разгрызать бараньи кости и вливать в рот из кувшина густое красное мукузани, плакать и петь песни.

Наперерез со скрипом двигалась арба, которую тащили четыре буйвола. На ярме сидел мальчишка, колотя буйвола по бокам и по морде гибким прутом орешника. А на арбе лежал сделанный из шкуры буйвола огромный бурдюк с вином. Ладо остановился. Петров задышал ему в затылок. Из переулка выехал экипаж, в котором, развалясь и выставив ногу в лакированном сапоге со шпорой, сидел смуглый жандармский офицер. Темные глаза офицера остановились на Ладо, и Ладо показал жандарму кукиш. Экипаж зацепился колесом за арбу. Мальчишка хлестнул прутом лошадь. Кучер кнутом огрел мальчишку. Поднялся галдеж. Па толпу напирали верблюды, вышедшие из другой улицы. Офицер крикнул Петрову:

— Эй, чего глазеешь, наведи порядок!

Ладо растолкал людей и пошел дальше, Петров, тяжело дыша, догнал его, а офицер что-то кричал ему вслед.

Под мостом шумела на камнях речка. Пахло серой, мылом, нечистотами. Внизу женщины в ярких пестрых юбках мыли в речке ковры, терли их щетками, колотили валками и громко переговаривались.

Ладо посмотрел на нарядные бани Ираклия, на бани Бебутова, Сумбатова, на серые купола, торчащие из земли наподобие макушек муравейников, — из каждого поднимались влажные испарения, и почувствовал, как кожа у него зудит от дорожной пыли и пота.

Они дошли до бани, Петров по знаку Ладо заплатил за номер и за терщика, и они вошли в номер из двух комнат, отделанных белым мрамором. Когда разделись, появился кривоногий смуглый терщик в халате. Он снял халат и остался в повязке на жилистых бедрах.

— А он кто? — спросил Петров. — Он для чего?

— Мыть буду тебя, ваше благородие, — ответил терщик. — Приезжие? Откуда?

— Из Киева, — сказал Ладо.

Он перешел в банную комнату, встал под душ, обмылся и погрузился в бассейн, полный горячей — даже в озноб бросало — серной воды.

Терщик вошел за ним.

— Ты грузин, князь?

— Грузин, но не князь.

— Тот ишак замок в двери все проверяет.

— Пусть проверяет, — сказал Ладо.

— Где ты нашел такого гостя?

— Он не гость. Еду из тюрьмы домой, а он сопровождает.

— Грабил? Или воровал?

— Политический.

— Уважаю, — сказал терщик, — ты совсем молодой. Очень уважаю.