Выстрел в Вене

Виски — хорошо, но, появившись в Вене, Новиков решил взять с шустрого маленького Герольфа должок другим. Пусть раздобудет ему «изделие». Из предосторожности не позвонив из Москвы ни австрийцу, ни бойкой на язык Ленке, и даже свой смартфон оставив на Родине, а левый мобильник — в номере отеля, Новиков сразу после столь насыщенного завтрака на перекладных немедленно направился в район Майдлинг — не самый изящный район Вены, если не принимать во внимание близость парка Шонбрюн и обилия пуфов — и к началу рабочего дня появился у стеклянной двери с вывеской GeLeAgentur. Сквозь массивное стекло можно было рассмотреть внутренность узкого помещения, втянутого в желудок здания. В самой глубине, на которую уже слабо проникал дневной свет, мерцали только-только включённые светодиодные лампы. Под ними медленно, по кругу, двигались продолговатые, высокие тени. Бюро уже открылось, в нем затеплилась жизнь, хотя манекены мужчины и женщины, одетых в хоккейные доспехи и вооруженных тонкими клюшками, напоминающими издалека копья, — манекены были подняты на подиум и казались огромными — они придавали офису сказочный, злодейский вид. Царство фэнтези. А вот и Герольф. Его силуэт. Спина штангиста, ноги футболиста, голова программиста. Его силуэт, вид со спины, ни с кем не спутать. Вот такое происходит с молодыми людьми там, где футбол — образ жизни, а бицепсы — мода. Кому они — восхищать девочек. Кому — мальчиков. А Герольф — и тех и этих, а, в первую голову, себя самого. Так полагал Константин. Хотя, сказать по правде, он, по нынешним временам, и наслушавшись от Ленки про здешний гендерный конструктивизм и про толерантность, каждого второго жителя Европы готов был заподозрить в неразборчивости… Константин решительно отворил дверь.

— Здравствуй, Герольф, возвратились мы не все, — нараспев произнёс Новиков, возвещая о своём приходе. Между ним и австрийцем установился легкий шутливый стиль общения, тем более естественный, что Герольф знал и умел ловко вставить русские крылатые фразы из песен и фильмов, и тем более удобный, что этот стиль позволял обоим плыть в общении друг с другом исключительно по поверхности, потому что каждый из них знал, что испытывает антипатию к другому, и это взаимно.

— Пробежаться бы с тобойу по росье! — обернувшись загорелым высоколобым лицом и обнажив ухоженные белые резцы, вторил ему австриец.

На зубах он не сэкономил. Значит, не банкрот. Константин оценил мимику австрийца, так ловко и мгновенно изобразившую радостное удивление, как будто перед ним оказался без вести пропавший брат. Константин завидовал людям с подвижными и послушными лицевыми мышцами. В бизнесе это качество стало более важным, нежели твёрдые взгляд и подбородок.

— Почему не позвонил, пацак, я бы Елену поднял! — предъявил Герольф.

— Гравицапа случайно присела в Вене. А тебе — визит вежливости, плюс нетелефонный разговор. Должок пришёл востребовать, — отчасти слукавил Константин.

Ленку он уж точно не желал вовлекать в дело, ради которого сюда пришёл. Австриец многозначительно кивнул. Да, он понимает, он из тех австрийцев, к которым нередко поутру заглядывают широкоплечие русские со слабо развитыми лицевыми мышцами и говорят о вещах, которые не доверили бы телефону. Привычным жестом он потянулся к полке, и на его ладони возникли две чистенькие рюмки. Другая ладонь сжимала длинную гусиную шею тёмной тяжелой и пузатой бутыли. Константин усмехнулся. Это граппа. Граппа-граппа поутру.

Из офиса, с тыльной стороны, имелся выход во внутренний дворик, где в разгар рабочего дня любили устроить перекурчик обитатели местных контор. А из этого глубокого дворика, который походил бы на большой колодец, если бы не был отделен от высокого неба кроной большого клена, узенькая кишка вдоль каменной сплошной и слепой, без окон, стены приводила в ещё один, уже глухой карман. Там места чужим глазам и ушам не было. Переговорная, так ее называл Герольф. В стене имелась большая квадратная ниша с высоким бортиком, на который можно было поставить бутылку и даже присесть, как на жердочке.

— Вот тут говори о том о сём.

Герольф наполнил рюмки маслянистой жидкостью, в тени кажущейся желтой. У Константина не в первый раз закралось подозрение, что перед ним — не вполне человек, а немного робот, так монотонно, без выделения смысловых значений, австриец произносил русские фразочки. О том, о сём.

— Поговорим… и о том, и о сём. В промежутках должна умещаться стопка водки…

Новиков одним махом выпил граппы, австриец тенью последовал за ним.

— Как она? Крепкая советская власть?

Гость вплотную приблизился к хозяину, склонился к уху и коротко произнёс то, от чего австриец отпрянул.

— Изделие? Ты приехал шутку пошутить?

— Да, Герыч! Ради шутки, но мне оно нужно. Сможешь? И будет тебе весело и хорошо.