Выстрелить первым

Ламур Луис Выстрелить первым

Луис ЛАМУР

Выстрелить первым...

Вестерн

Глава 1

Когда шалаш был готов, я устроился внутри и развел небольшой костер. Было холодно, сыро, промозгло; на многие мили вокруг не было никого, кто мог бы меня приютить, хотя вернулся я в родные края.

Голодный и насквозь промокший - мой мул увяз в болоте - я, однако, поостерегся разводить костер до небес, поскольку приехал тайными тропами, не желая привлекать к себе внимание, покуда не осмотрюсь и не решу, что делать дальше.

Друзей здесь у меня не было; с прежних времен у местных жителей мое имя вызывало одно лишь чувство - ненависть. И все же здесь был мой дом или его подобие...

Накрапывал дождь. Время от времени крупная капля, срываясь с кровли шалаша, с шипением исчезала в огне. Это шипение да тихий шорох дождя в листве деревьев были единственными звуками. Пока что единственными...

Но вот раздался еще какой-то звук, приглушенный, едва уловимый. Однако с детства зная лес, я мог сказать наверняка: звук не "лесной" - не птица, не дикий зверь, не шум листвы под порывами ветра...

Это был всадник, возможно, двое. Однако я не желал ни с Кем встречаться - поэтому и поставил свой шалаш за гребнем холма, в глубине рощи.

Да, я услыхал стук копыт, и мне оставалось лишь надеяться, что дождь смыл следы моего мула. Я рассчитывал добраться незамеченным до той тропинки, что вела к могиле отца.

Сидя в сыром шалаше в мокрой и сильно потрепанной одежде, я напряженно раздумывал, - а может, все-таки есть здесь у меня друзья? Нет, никого не припомнил, - никого, кроме индейцев кэндо.

...И снова ни звука - только шепот дождя да шипение влаги в пламени костра. А потом я опять услыхал топот копыт.

Мой мул поднял голову; он тоже настороженно прислушивался... Как бы то ни было, мул выдохся, ему понадобится несколько дней отдыха, прежде чем он сможет снова отправиться в путь. Впрочем, и мне не очень-то хотелось уезжать. Может быть, я приехал, чтобы остаться? А понравится это здешним или нет - мне все равно.

Я поднялся на гребень холма; я намеренно выбрал для привала это место, откуда просматривалась тропа, ведущая через лес.

Наконец в просвете между ветвей показались два всадника, в облике которых мне почудилось что-то знакомое.

Всадники не торопились. Может, кого-то искали, за кем-то охотились? За мной?..

Мой "спенсер" лежал рядом. Протянув руку, я пододвинул его еще ближе, чтобы предохранить от капель дождя. Карабин - совсем новый, семизарядный, 56-го калибра - до меня принадлежал человеку, убитому на Индейских Территориях.

Я стоял не шелохнувшись среди густых зарослей, где можно было пройти, не заметив затаившегося в нескольких футах наблюдателя. Что ж, таким как я следует проявлять предельную осторожность, чем я, собственно, и занимался вот уже десять лет.

Я увидел всадников лишь мельком; они ехали сгорбившись в седлах; на одном из них было старое пончо, на другом - серая шинель южан.

Промелькнув, они скрылись среди листвы, ступив на тропу, петлявшую между деревьев. Но я знал, что скоро они вновь покажутся - ярдах в тридцати от меня. Ждал не шелохнувшись; я надеялся, что меня не заметят, но на всякий случай держал карабин наготове.

Эти места я знал прекрасно: с правой стороны меня защищала топь, слева - густые заросли кустарника, а позади - совсем уж непроходимые болота. Непроходимые для всех, кроме индейцев - или бродяг вроде меня. Правда, слева, продираясь сквозь кустарник, конечно, можно было пройти - однако с таким хрустом и треском, что врасплох меня никто бы не застал. Здесь, в северо-восточном уголке Техаса, меня и раньше недолюбливали, а в нынешние времена - так и подавно. Гражданская война только закончилась, и к чужакам люди относились крайне подозрительно.

Впрочем, я и прежде был изгоем. Меня невзлюбили с самого начала, потому что я еще юнцом всегда давал отпор местным мальчишкам. И мне этого не забудут, - даже по прошествии стольких лет.

И все же я сюда вернулся, поскольку не знал другого дома, потому что любил эти края, любил глухое безмолвие болот, тишину полей, легкие вечерние туманы... Все здесь принадлежало мне - и рощи, и ручьи, и плодородные жирные черноземы, сулившие сказочные урожаи. Даже топи и болота принадлежали мне.

Всадники между тем приближались. И действительно: кого-то они мне напоминали. Но этот Богом забытый уголок Техаса, обильно политый кровью, кипевший яростью и гневом непримиримо враждующих кланов, теперь вобрал в себя всю ненависть едва закончившейся войны. А значит, выйти и окликнуть незнакомцев было бы непростительной ошибкой. Особенно для меня...

Мой крохотный костер светил и согревал, но был заметен только мне. Мое убежище, крохотное и убогое, меня вполне устраивало, - ведь большую часть жизни я прожил именно так, а в последние два года и вовсе не ночевал под крышей дома.