Выстрелы с той стороны

Карлов. Известный фотохудожник-портретист. Мирового масштаба — мастер «светописи» в буквальном смысле слова, без компьютерного ретуширования, без спецэффектов — только свет и объектив. Сто лет назад, подумал Габриэлян, совершенно серьезно говорили, что цифровые технологии прикончат фотографию. А двести лет назад говорили, что фотография прикончит живопись. Но прогресс не прикончил ни живопись, ни фотографию, ни стихи, ни «интимную гитару» — только оттеснил в подвалы и пентхаузы. В этом небольшом зале собрались четыре десятка человек, которые миллионными тиражами производят цифровидео, плодя семьи и поколения «родственничков» все из того же романа Брэдбери, что ни год — изобретают новый музыкальный стиль, который, конечно же, с треском сметает старый, тиражируют наборы «сделай сам фильм/музыку/книгу» — и, удалившись от мира за звуконепроницаемые стены, наслаждаются стихами и музыкой позапрошлых веков в исполнении гейш и «ходячих книг»…

А лет через сто кое-что из этого «ширпотреба», вероятно, примутся вот так же смаковать знатоки и ценители — и то, от чего шарахаюсь я, будет смущать их не больше, чем нас — кёльнский собор. А ведь это был фантастический кич, его все поэты Германии костерили века три…

Габриэлян начал думать, как отделаться от Анастасова — но тут Анастасова утащила жена — надо же, некогда ему… Кессель глубоко увяз в разговоре с Бондаревым, Габриэлян вернулся к бару, подхватил еще один коктейль, снова вписался в компанию вокруг Алины — она тоже успела слегка перетасоваться, стихи в очередь читали только четверо, остальные слушали, то приходя, то уходя, и сейчас Алина радовала публику сонетом Микеланджело — видимо, подбадривая Карлова тем, что он не первый художник, любящий изящную словесность.

Габриэлян вдруг понял, что ему здесь нравится. И нравится не сама компания — за несколькими исключениями он бы ее просто терпел — а то, как этой компанией незаметно рулят шесть изящных женщин. Вот в это можно было нырнуть, как в поток данных в системе, даже не отслеживая, позволяя связям образовываться самостоятельно.

И он дрейфовал по залу, глядя, слушая и запоминая — пока не появилась гитара и не начался маленький, очень камерный концерт Алины. Большая часть присутствующих сконцентрировалась в середине зала, три гейши, до того «окучивавшие» тех, кто не примыкал к Алининой компании, оказались свободны — и Майя в их числе. Габриэлян подошел к ней.

— А вы сегодня будете петь?

— Вряд ли, — она покачала головой. — Это её вечер.

— Профессиональная этика не велит портить бенефис?

— Что-то вроде того.

Они сели на пуфы с самого краешка — вроде бы и принадлежат к компании слушающих — и вроде бы нет.

— Жаль, — сказал Габриэлян.

У Алины голос был глубокий, низкий, очень женственный и уже не очень чистый — возраст. Недостатки она умело маскировала подбором репертуара: русские романсы и баллады, либо поздние стилизации под русские романсы и баллады. Она была не из холма, а скорее из озера.

— Мне очень понравился corpus delicti, — продолжал Габриэлян. — Я его даже сохранил в личной коллекции.

— Поделитесь копией?

— Конечно, Майя Львовна.

— В первый момент нашего знакомства, — Майя немного нервно улыбнулась, — у меня сложилось впечатление, что вам понравился и мой корпус.

«Мне нравится, что вы больны не мной… Мне нравится, что я больна не вами…», — пропела Алина.

— Да. Корпус был очень убедителен. Я на вас, если честно, довольно часто смотрел. Вы так самозабвенно спали…

— А вы завидовали, — улыбнулась Майя, теперь уже безо всякой нервозности.

— Очень.

— Послушайте, эта цидулка, которую я тогда подмахнула, — а вот тут легкомыслие было уже напускным. — Я, в общем, не против, но я совершенно не представляю себе, как это делается.

Клюнуло. Да как же это так, бумажку подсунули, а потом забыли, будто и не нужно никому… Интересно, Майя Львовна понимает, что ее, хм, соблазняют?

— Ох… вот это как раз была формальность. То есть, — поправился Габриэлян, — к вам могут обратиться за помощью, если вы окажетесь в зоне какого-то расследования, но не более. Просто вы, в отличие от большинства граждан, теперь связаны подпиской о неразглашении.

— А, — Майя пригубила свой бокал. — А я уже успела вообразить себе нечто весьма романтическое.

— Мне жаль, что я вас разочаровал.

Майя склонила голову набок и посмотрела в сторону.

— Если мы проговорим еще немного, мной заинтересуется Анастасов.

— Почему?

— Он перехватчик. Его волнуют только женщины, у которых уже кто-то есть. Бедная жена.

— А Бондарев? — Габриэляну стало интересно.

— Штурмовик. Если заход на цель не удался — просто летит дальше. Если удался — тоже летит.

— Это справочник. Или альбом. Фотографии, история создания, ТТХ… Будет пользоваться спросом.

— Не будет, — Майя решительно покачала головой. — Рынок переполнен. Вы не следите и не знаете.

— Неужели и такая классификация есть?

— Не знаю. Одной больше, одной меньше, ничего не изменится: мужчине все женщины представляются сумасшедшими, а женщине все мужчины — чудовищами.