Выстрелы в темноте

Любые события и хоть какие изменения в мире казались оттуда, из учебных классов и со спортплощадок, далекими и незначительными: все, похоже было, обходило закрытый колледж стороной. Все, кроме времени в чистом виде, то есть времени, заставившего воспитанников возмужать внешне и повзрослеть внутренне, времени, сделавшего их знающими себе цену юношами и отличными спортсменами, способными завоевывать призы даже на международных соревнованиях.

Впрочем, это же время коснулось своим неумолимым дыханием и лица доктора философии, хотя тот с прежней педантичностью любителя пеших прогулок шелестел в осенние утра обильной листвой на городских тротуарах, а в тиши зимних бульваров прочеркивал первые, непременно прямые тропки в свежем, но по-европейски уже слегка подтаивавшем снегу. Изредка господин Мантейфель с театральным восторгом покупал для себя в киосках поздние хризантемы или сентиментально раздаривал сохранявшим чувство собственного достоинства детям конфеты из дорогих фирменных наборов. Скромный доктор философии мог позволить себе эту некоторую роскошь, ибо хорошо оплачиваемый его труд приносил должные плоды. Да, да, еще как приносил: в невысоком помещении, наискось перечеркивавшем двор, разгоряченные воспитанники колледжа ежедневно демонстрировали умение голыми руками наносить противнику смертельные удары. А в душном подземелье, куда вели бетонные ступени, из невысокого помещения гремели не доносившиеся наружу выстрелы, чаще всего пистолетные выстрелы, действенная убойность которых была обеспечена в том числе и обстоятельными лекциями господина Мантейфеля.

В углу подземелья находился еще один – нижний – люк, ведший на дополнительный ярус глубины, туда, где был оборудован специальный тир для стрельбы в цель по звуку, Естественно, Чудак не хуже других воспитанников знал этот каменный мешок, этот глухой склеп даже без малейшего намека в нем хотя бы на лучик света. Знал – ив последний год запросто соскакивал в него, не пользуясь веревочной лестницей, свободно пролетал в кромешной тьме несколько метров, чтобы, одновременно коснувшись обеими ступнями глиняного пола, настороженно замереть с пистолетом в правой руке наготове. А на полу, под потолком или на уровне живота, сразу же, хотя и всегда как бы неожиданно, возникал слева, справа или позади чуть слышный шорох – Чудак чаще всего успевал-таки поразить невидимую цель, что подтверждала слепящая электрическая вспышка после каждого удачного выстрела. Спустя минуту-другую оглушенный собственной пальбой (хорошо еще, что мягкий камень подземелья исключал возможность рикошета) и дышащий в пороховом чаду широко раскрытым ртом воспитанник уже не мог определить нахождение источника легкого шороха и потому вел огонь на поражение интуитивно, или, попросту говоря, наугад. И все-таки вроде бы шальные выстрелы Чудака, постепенно набиравшие все больший темп, своими красноватыми вспышками едва ли не всякий раз чередовались с молниеносными вспышками, сигнализирующими о попаданиях. А как-то однажды крошечная электролампочка, после очередного выстрела загоревшись там, над головой, так-таки и не погасла, хотя у Чудака оставались еще не расстрелянными две полные обоймы к пистолету.

– Эй ты, Робин. Гуд из колхоза «Заря коммунизма», – дурашливо крикнул Циркач в щель проиоткрывшегося люка. – Не перепутай сослепу мою голову со знаменитым английским яблоком!

– Не тот фрукт у тебя на плечах, – в тон однокашнику откликнулся Чудак, опуская пистолет в потертую кобуру. – И все же чего под руку суешься? Что там у вас стряслось? Яблочный спас?

– Не знаю, яблочный или еще какой, а только начальство по тебе соскучилось, – ухмыльнулся Циркач, спускаясь вниз по веревочной лестнице. – А вот пистолет и патроны на месте оставь. Оставь, оставь, не жадничай. Я тут вместо тебя позабавлюсь маленько.

В несколько привычных рывков одолел Чудак оба яруса подземных тиров, бегом пересек двор и молча (если надо, с тобой сами заговорят) остановился перед крохотным коттеджем, на пороге которого рядом с господином Мантейфелем со скучающим и отрешенным видом словно бы томился худощавый незнакомец. И все-таки чувствовалось, что приезжий – несмотря на вроде бы полное свое безразличие ко всему и вся – тщательно присматривается к происходящему вокруг, словно бы вбирая в себя оптом для дальнейшей розничной сортировки любое событие нынешнего дня в колледже. Впечатление это усиливалось еще и внешностью незнакомца: лицо его, густо испещренное то ли после оспы, то ли после крупных угрей глубокими рябинками, напоминало по этой причине некое решето, причем решето, находящееся в непрестанном просеивающем движении. В сортировке то есть.

– Ты, конечно, успел закончить свою тренировку? – чуть улыбнулся воспитаннику доктор философии. – По моим расчетам, ты должен был как раз отстреляться.

– Увы. Сегодняшние ваши расчеты оказались не верными.

– Вот как? Странно. Но все равно. Познакомься. Это Говорун. Отныне он твой непосредственный руководитель. Поедешь с ним. На сборы тебе отводится четверть часа. Управишься?

– Почему бы нет?