Выученные уроки (СИ)

— А мне откуда нахер знать?

Она краснеет, и я уверен, мое лицо того же цвета. У нас с ней одни и те же кошмарные гены.

— Ну, я уверена, ты, — она по-идиотски машет рукой, и на полсекунды я думаю, что, может, она имеет в виду, что я с кем-то трахался. Надежда быстро испаряется, потому что ее махи рукой превращаются в быстрые дрочащие движения, и мне хочется умереть прямо тут на месте.

— Роуз!

— Ну, блин, Ал, — защищаясь, прикрикивает на меня она. — А как блин нахер я должна была спросить?

Я хватаю бокал и выпиваю так много, сколько могу осилить без риска блевануть. Она терпеливо ждет, а я прикидываю, не встать ли мне и уйти. Если бы я не был немного пьян, я бы так и сделал.

— Ну, наверное, дольше двух секунд, — наконец сказал я, избегая ее взгляда.

Роуз громко вздыхает и откидывается спиной на стену.

— Так я и думала. У моего парня дефективный член.

Мне как раз понадобилось еще немного выпить в этот момент, и в итоге я чуть не поперхнулся. Я разбрызгал все, что было во рту, и кашлял секунд, наверное, с тридцать, а Роуз просто сидела и смотрела на меня. И вдобавок ко всему, она выглядела раздраженной. Я мог бы тут умереть, а она сидела бы тут и бесилась, что я прерываю ее причитания о дефективном члене ее парня.

Когда я закончил, я еще жив (слава богу), а Роуз все сидит и раздраженно смотрит.

— Закончил? — спросила она, протягивая руку и забирая выпивку.

— Я не могу говорить об этом с тобой, — серьезно говорю я, вдыхая свежий воздух.

— О. Ну и пошел ты, — говорит она, по-детски скрещивая руки и расстреливая меня взглядом. Она не по-настоящему зла, просто раздражена, что я не делаю то, что ей хочется, и не слушаю ее бубнеж о неудовлетворительной сексуальной жизни. — Если ты не хочешь быть хорошим кузеном, то я пойду спать.

— Именно то, что я твой кузен, и должно сказать тебе, насколько это неприлично.

Она колеблется с секунду, а потом говорит:

— Ой, да пошел ты, — снова, потому что это то, что она всегда говорит, когда не может придумать хорошего ответа. Затем она приканчивает остатки огневиски и с помощью перил вытягивает себя в стоячую позицию.

— Спокойной ночи, Альбус, — мерзко говорит она и перебрасывает волосы через плечо.

— Спокойной, Роузи.

Она еще раз пронзает меня взглядом и, бормоча что-то о неверных членах семьи, полутопает-полуспотыкается вверх по лестнице в женское общежитие. Я смотрю, как она уходит, а затем и сам вздыхаю и откидываюсь назад на лестницу, стараясь игнорировать Майкла и Эбби и всех

остальных вокруг меня, кто разбился по парочкам и празднует последнюю ночь года.

В конце концов, я, наверное, заснул, потому что следующее, что я помню, это как я проснулся весь в поту, а шум вечеринки уже давно умолк. На самом деле, вокруг оставалось еще несколько человек — или те, кто уже отрубился тут в разных позах, или те, кто так занят публичным проявлением своей симпатии друг к другу, что никого и ничего вокруг не замечают.

Я взглянул на часы и увидел, что уже почти четыре утра. Что означает, что мы должны подняться через три часа и быть на поезде через пять. Моя шея затекла, и все суставы словно странным образом слиплись. Я все еще очень, очень устал, так что я стараюсь как следует потянуться, прежде чем встать. Когда я, наконец, подымаюсь, я слышу, как что-то падает, хотя я и не уверен, что это. Моя голова тоже болит. Блин, столь малая доза огневиски привела меня к похмелью. Жизнь — дерьмо, правда?

Как раз, когда я поворачиваюсь к лестнице, я слышу, как открывается дверь-портрет, и, мгновенно реагируя, оборачиваюсь взглянуть, кто это. Я в шоке от того, что вижу, и от этого мгновенно замираю на полдороги. Только что вошел Джеймс, и он совершенно дерьмово выглядит. Мало того, что он кажется полностью пьяным, он еще и какого-то зеленого цвета, отчего я думаю, что его, наверное, здорово тошнит. Ну и кроме всего этого, глаза у него налиты кровью, что не должно быть сюрпризом, учитывая, сколько они с его лучшими друзьями выкурили. И его глаза не просто красные, они еще и опухшие.

Он плакал. И судя по его виду, он плакал долго.

Сначала он меня не видит и проходит мимо нескольких человек, что еще в гостиной, к лестнице. Я прикидываю, не спрятаться ли мне, но это бессмысленно, потому что он видит меня секунду спустя.

Его и так тяжелое лицо становится еще мрачнее и злее.

— Потрясающе, — бормочет он, продвигаясь к лестнице.

Я должен был оставить это так. Я, наверное, последний человек в мире, с которым Джеймс хотел бы сейчас говорить. Но все равно я не могу этого не сделать. Я должен спросить, потому что я должен быть обеспокоен каждым, кто приходит в четыре утра и выглядит вот так.

— Ты в порядке?