Это Джеймс.
Он отпускает плечи Роуз и оборачивается так быстро, что я удивлен, что у него шея не треснула:
— Заткни свой гребаный рот, — сказал он, и все в коридоре выдыхают от шока, когда Джеймс бьет Мэддокса по носу так сильно, что тот отлетает назад и врезается в каменную стену.
Они что, вообще не пользуются палочками? Наверное, это семейное.
— Каково, что тебе жопу надрала девчонка? — злобно спросил Джеймс, легко прижимая Мэддокса к стене. Почти весело он толкает его еще сильнее. Думаю, он на самом деле не ждет ответа, потому что сразу же продолжает:
— Если еще раз нахер докопаешься до нее, я тебя нахер убью, ты, кусок дерьма, — серьезным тоном пригрозил он. И чтобы подтвердить серьезность своих слов, он бьет его еще раз, и нос Мэддокса ломается с тошнотворным треском. Теперь здесь очень много крови, они оба ею покрыты.
— Джеймс!
Никто даже не заметил появления профессора Лонгботтома и Гарри Поттера, и несколько человек выдохнули и нервно убрались с их дороги. Я пытаюсь как можно теснее прижаться к стене и молюсь, чтобы меня не заметили.
Джеймс отпустил Мэддокса почти сразу, услышав голос отца, но не отводит от него глаз, выглядя еще злее, чем раньше. Я обернулся на Роуз, которая не сказала ни слова с тех пор, как ее вытащили из драки. Ее лицо такое же красное, как и волосы, и она почти дрожит от того, что я подозреваю, является чистым, неукротимым гневом. Ее дядя смотрит на эту сцену с таким видом, будто не понимает, удивиться ему или разозлиться. Он переводит взгляд с Роуз на Джеймса и обратно, прежде чем, наконец, потребовать ответа:
— Какого черта здесь происходит?
Многие уже сбежали, никто не хочет присутствовать на этом скандале. Я их не виню, я тоже хочу уйти, но почему-то не могу заставить себя двинуться.
— Он доставал Роуз! — злобно сказал Джеймс, еще раз расстреляв Мэддокса взглядом, прежде чем повернуться к отцу, который был явно очень зол.
— Она пыталась меня убить! — вопит Мэддокс и тяжело дышит от утомления после попытки прознести такое длинное предложение.
И тут Роуз прерывает молчание…
— Он назвал мою мать грязнокровкой!
Коллективный выдох всей собравшейся толпы напоминает мне, что только несколько человек слышали разговор, с которого началась драка. Никто не двигается с секунду, пока Джеймс снова не взрывается:
— Что? Ты гребаный…
Он снова движется к Мэддоксу, но его отец легко ловит Джеймса на этот раз, толкает назад с резким: «Не смей!» и сужает глаза. Джеймс выглядит так, будто хочет кого-нибудь убить, но его отец определенно не собирается этого допустить.
— Ага, не смей, — задыхается Мэддокс снова, затыкая нос, который продолжает кровоточить, — потому что я…
Но Гарри Поттер этого тоже не потерпит. Он оборачивается и смотрит на Мэддокса с такой ненавистью, что даже у меня мурашки по коже прошли, а ведь я почти невидим у этой стены…
— Закрой свой рот, — тихо говорит он. Опасно…
Никто не говорит ни слова. Мэддокс бледнеет еще сильнее, чем уже был от потери крови. Определенно, ему не хватает смелости спорить с Гарри Поттером, поэтому он поступает как велено, и затыкается.
В коридоре абсолютно тихо, пока двое взрослых смотрят друг на друга. Профессор Лонгботтом кивнул и сказал, что разберется. Гарри Поттер тоже кивнул и посмотрел на Джеймса.
— Пошли, — сказал он, и его тон не допускает возражений. Джеймс в последний раз расстреливает Мэддокса взглядом, прежде чем нахмуриться и уйти по коридору. Раскрасневшаяся Роуз все еще стоит на месте, когда дядя показывает ей жестом идти следом за кузеном. Сначала она не двигается, и он, наконец, говорит:
— Роуз, — тоном, что он именно это имеет в виду, и хватает ее за руку. Она немного злобно смотрит на него с секунду, потом сердито скрещивает руки на груди и позволяет увести себя вместе с Джеймсом.
Роуз даже не взглянула в мою сторону.
Я не стал оставаться смотреть, что Лонгботтом сделает с Мэддоксом. Все, чего я хочу, это забраться в постель и заснуть. У меня нехорошее чувство в районе живота, и я даже не понимаю почему. Не то чтобы я никогда не слышал дерьмо вроде этого, пока рос… Но я никогда не видел, чтобы люди так на это реагировали. То, как Роуз вскинулась, услышав это слово, было довольно страшным. Интересно, говорил ли кто-нибудь такое ее матери прямо в лицо, и интересно, как она реагировала.
Я вру, когда говорю, что не знаю, почему мне так нехорошо где-то в животе…
В первый раз я услышал это слово, когда мне было лет пять или шесть, и отец читал статью в газете о женщине, о которой я не знал в то время, что она будет баллотироваться на пост министра магии, не говоря уже о том, что она мать самой потрясающей девочки на свете… наверное, это было как раз тогда, когда она начала работать в Отделе магического правопорядка, потому что отец был зол, что она получила это повышение. И тогда он сказал моей маме что-то о «грязнокровной всезнайке», которая захватывает министерство. И когда я спросил, что это значит, он объяснил. Как будто это не имеет значения.
Вот так это было.
Так что, да, я знаю точно, почему меня тошнит. Это не имеет отношения к тому, что я ел на обед.