Выведение Человека?..

– Может быть, нашим Джоном Смитом интересуется ФБР. Может быть, он из этих лунатиков-ученых. - Брауна вдруг потянуло на философию. Им не следует подпускать подобных типов к секретным материалам и данным. Все шло отлично, пока про атомную бомбу знал только генерал Гроувз. Стоило же им связаться с учеными...

– А заткнулся бы ты! - прорычал Манкевич.

Доктор Освальд Грант не сводил глаз с белой линии, отмечавшей границу скоростной дороги. Он вел машину так, словно она была его смертельным врагом. Впрочем, он всегда так ездил. Грант был высоким угловатым человеком с отсутствующим выражением лица. Его колени почти касались руля, а костяшки пальцев становились белыми от напряжения всякий раз, когда ему приходилось совершать поворот.

Инспектор Дэррити сидел рядом, скрестив ноги так, что носок левого ботинка упирался в дверь. Когда он уберет ногу, на двери останется песочного цвета след. Инспектор ловко перебрасывал коричневый перочинный нож из одной руки в другую. Несколько минут назад он раскрыл кривое сверкающее лезвие и начал чистить ногти, но резкий поворот чуть не стоил ему пальца, тогда Дэррити пришлось закрыть нож.

– Расскажите мне о Рэлсоне.

Доктор Грант на мгновение оторвал глаза от дороги и тут же снова уставился в ветровое стекло.

– Я знаком с ним с тех пор, как он защитил докторскую диссертацию в Принстоне. Блестящий ученый.

– Да? Блестящий? Почему ученые называют друг друга «блестящими»? Неужели среди них нет заурядных людей?

– Множество. Я, например. Но Рэлсон не из этого числа. Спросите Оппенгеймера. Спросите Буша. Он был одним из младших наблюдателей в Аламогордо.

– Хорошо. Он блестящий ученый, А как насчет личной жизни?

Грант немного помолчал.

– Мне об этом ничего не известно.

– Вы знаете его еще со времен Принстона. Сколько лет прошло с тех пор?

Вот уже два часа, как они ехали по скоростной дороге из Вашингтона на север, и за это время обменялись лишь несколькими фразами. Теперь Грант почувствовал, что обстановка изменилась, и твердая рука закона взяла за воротник его пальто.

– Он получил степень в сорок третьем году.

– Значит, вы с ним знакомы восемь лет.

– Верно.

– И ничего не знаете о его личной жизни?

– Жизнь человека принадлежит только ему самому, инспектор. Рэлсон всегда неохотно общался с другими людьми. Многие так себя ведут. Ученые работают с большим напряжением, а когда у них появляется свободное время, предпочитают проводить его с теми, кто не имеет отношения к науке.

– Рэлсон принадлежит к какой-нибудь известной вам организации?

– Нет.

– Не говорил ли он что-нибудь такое, что могло бы вызвать сомнения в его лояльности? - поинтересовался инспектор.

– Нет! - вскричал Грант

Они снова замолчали.

– Насколько важен Рэлсон для атомных исследований? - спросил после долгой паузы Дэррити.

Грант еще сильнее сгорбился над рулем и ответил:

– Это ключевая фигура. Конечно, незаменимых людей не бывает, но Рэлсон всегда занимал особое положение. Он обладает поразительным инженерным мышлением.

– Что вы имеете в виду?

– Как теоретик он не слишком силен, зато в состоянии вдохнуть жизнь в устройства, теоретическое существование которых обосновано другими. В этом и заключается его уникальность. Раз за разом мы сталкиваемся с проблемой, которую необходимо решить в самое короткое время. Никто ничего не может предложить, потом появляется Рэлсон и говорит: «А почему бы вам не попробовать сделать так?» И уходит. Его даже не интересует, будет ли работать его изобретение. Однако еще не было случая, чтобы он ошибся. Он всегда прав! Всегда! Может быть, со временем мы бы и сами решили задачу, но на это ушли бы месяцы кропотливой работы. Не представляю, как у него это получается. Да и спрашивать Рэлсона совершенно бесполезно. Он просто посмотрит на тебя и скажет: «Это же очевидно» - и уйдет. Конечно, после того как он все расскажет, ситуация действительно становится очевидной.

Инспектор не прерывал Гранта, но сразу задал следующий вопрос:

– А с головой у него все в порядке? За ним не замечалось никаких странностей?

– Когда имеешь дело с гением, постоянно ждешь от него необычных поступков, не так ли?

– Может быть. Но насколько необычно вел себя этот конкретный гений?

– Этот, конкретный, ни с кем не разговаривал. А иногда и вовсе не работал.

– Оставался дома или отправлялся порыбачить?

– Нет. Приходил в лабораторию, садился за свой стол и просто сидел. Временами так продолжалось по несколько недель. Рэлсон не отвечал на вопросы, даже не поднимал взгляда, если кто-нибудь пытался с ним заговорить.

– А бывало так, что он совсем не приходил на работу?

– Вы хотите сказать, до настоящего случая? Никогда!

– Он не упоминал о намерении покончить с собой? Не заявлял, что будет чувствовать себя спокойно только в тюрьме?

– Нет.

– Вы уверены, что этот Джон Смит и есть Рэлсон?

– Почти. У него на правой щеке след от химического ожога, который ни с чем не перепутаешь.

– Хорошо. Пожалуй, мне все ясно. Теперь остается только переговорить с ним.