Выверить прицел

Я спрятал голову в колени, закрыл глаза и увидел Шаю: прекрасный юноша с лулавом в правой руке и этрогом в левой, с ароматным миртом, в тени зеленых ветвей, покрывающих сукку. Вдруг налетел ураганный ветер и все смешал, небеса разверзлись, и на нас обрушился сильнейший ливень. Колышки крепления вырвало из земли, затрепыхались на ветру стены-полотнища, разбросало ветки, и вот уже сукка взлетела в воздух, и зло и насмешливо отозвался ветер: "Где же ваша сукка?"

Я написал стихи:

Облаченные в талиты, возносящие лулав,

взяты из суккот. Пали стены, спутались ветви, сень небес укрывает их.

Я взглянул на часы: стрелки движутся, отпуск проходит, а я застрял тут, на перекрестке Раанана. "Ребята, - говорил нам Ханан, наш ротный командир, вчера вечером, когда мы тянули жребий из его шапки, боясь обмануться в своих ожиданиях, - ребята, не забудьте, так решил командир полка: каждый экипаж получит отпуск на двадцать четыре часа - по очереди. Мы пока единственные на позиции. Нас некем заменить. От батальона осталась в лучшем случае рота. Говорят, что новобранцы сейчас проходят ускоренный курс и что солдат моторизованной пехоты переучивают на танкистов. Может, через несколько недель прибудет к нам пополнение, проведем одно-два учения и тогда уйдем в более длительные отпуска. А пока есть то, что есть, - двадцать четыре часа. Ну, давайте! Жаль времени. Тяните жребий. Итак, чей экипаж уходит первым?"

Часы идут, а я все еще жду попутной машины. Наконец останавливается взятый напрокат "форд". Еврей из Канады. Ездит по дорогам и подбирает солдат. Не мог там оставаться в такое время, так он объяснил.

-  Солдат, расскажи мне про ЦАХАЛ18. Ты на войне был?

"О Господи! - думаю я. - Дайте мне покой, я устал. Тяжело мне. О чем я могу ему рассказать? И как я могу ему рассказать?" А он снова просит: расскажи.

"Ладно, - сказал я себе, - расскажу ему об одном случае". Я начал говорить и уже не мог замолчать. Молчит он, ведет машину, а я все рассказываю, рассказываю. Как в ночь после Судного Дня, с рассветом, мы вышли из Ифтаха на гусеницах - как на параде. Над нами ясное небо, пожилые кибуцники бросают нам яблоки и благословляют нас взглядом. Рони, держа в руке маленький томик Маймонида, рассказывает, что сказал им на прощание глава йешивы, когда все они собрались в библиотеке, перед тем как уйти:

- Дети мои, многое хотелось бы мне поведать вам в этот час, но сказали мудрецы: "Пусть не расстается человек со своим ближним, не произнеся слов Торы".

И он открыл Мишне Тора19 Маймонида и прочитал:

"Если пойдет человек на войну,

должен он полагаться на Оплот Израиля, спасающий его в трудный час,

и знать, что воюет он за Единого. Пусть идет он навстречу опасности и не боится и не пугается, пусть не думает ни о жене, ни о детях, но отставит все в сторону ради этой войны. И пусть знает, что судьба всего Израиля на плечах его... Если не будет он стремиться к победе всем сердцем своим и всей душою своею, то уподобится тому, кто пролил кровь многих.

Как сказано: да не ослабит он сердце брата своего, как свое собственное".

...И тут мы въехали на мост Бнот-Яаков и увидели, что саперы готовят его к взрыву после того, как наши танки пройдут, и Эли, заряжающий, спросил меня, вижу ли я то же самое, что и он. Я ответил, что да, и оба мы вопросительно взглянули на Гиди, командира, и поняли, что и он тоже это видит. "Заряжающий, закрепи свой пулемет, - приказал он Эли, - мне кажется, что он болтается. Возьми ящик с инструментами и затяни болт, чтобы не дрожал. Пулемет, разумеется". Мы еще не успели проехать мост до конца, как навстречу нам показался танк. В жизни мы не видели ничего подобного. На его броне, на башне - везде сидели, лежали, стояли раненые солдаты, в бинтах, ошеломленные, испуганные. Они махали нам руками и кричали: "Куда вас несет? Вы в своем уме? Там уже сирийские танки! У перекрестка Бет а-Мехес! Они нас обошли, захватили Нафах, берут в клещи; еще немного и попрут вниз на Тверию. Идите назад! Быстрее!"

Мы растерялись. Посмотрели на Гиди, а он, словно не видит и не слышит, тихо приказывает:

- Водитель, двигай. Двигай вперед.

Так я рассказывал и рассказывал хозяину "форда" - все то время, пока мы ехали от Раананы до перекрестка Геа.

-  Спасибо вам. Здесь я сойду, - сказал я, - мне надо в Иерусалим. - В глазах у канадца стояли слезы.

- Солдат! - сказал он. - Солдат! Я тоже делать. И смотрит на меня так, точно я должен сказать.

что именно ему следует делать. И тут - я о таком и помыслить не мог бы - он сует руку в карман, вытаскивает оттуда зажатые в кулаке зеленые доллары и протягивает мне:

- Солдат, возьми!

Я отдернул руку и почти крикнул:

- Да вы что? Хотите заплатить мне? А он, плача, стал умолять меня:

-  Плиз, ну, пожалуйста, возьми! Я должен, дай товарищам, пусть купить себе сигареты, шоколад, это то, что я могу, вы за меня воюете, я тоже что-нибудь делать, возьми, пожалуйста!

И вдруг он обнял меня и стал целовать, и мои губы сделались солеными от его слез.