Выздоровление

Ночью он понял, о чем. Но-и после этого никак не мог отделаться от ощущения, что давит гусеницами, тревожит всем этим агрегатом прах отца, деда, матери… Проживший почти целую жизнь, уверенный, что все изведал, он впервые почувствовал вину, и оказалось — это такая тяжесть, что ни отмахнуться, ни сбросить, ни переложить на другого.

Равнодушно встретил он подоспевший восход и ездил с зажженными фарами до самой пересменки. Только отойдя от трактора к бригадировой самоходке, почувствовал, как сильно устал он за эту ночь.

— Ну, ты даешь, Иван Петрович! — восхитился учетчик, сбегавший к вчерашней вешке; Домашов молча, не понимая, посмотрел на него.

Самоходка двинулась в Губеневку.

«Спать», — думал Домашов и смотрел вперед не мигая.

— Учетчик сказал, вечером все село на овраге собиралось, — говорили рядом.

— «Все село»! Хутор уже…

— Бабье теперь дало мокротени!

— Да-а, случай…

А на размеченном флажками выгоне, с неудовольствием вспоминая прошедшую ночь, причитания Тамары о «мамакиных косточках», распухший нос ее, готовился к первому рабочему вылету пилот сельскохозяйственной авиации Валера Луньков. Уж он-то точно был лицом посторонним во всей этой истории, и ничто не помешало ему сказать вчера расстроенной хозяйке: «А по мне, так надо сжечь труп мертвого человека, пепел на ветер, а в специальный журнал — короткую запись: и память, и польза, и место свободное…»

Тамара не расслышала или не поняла этих слов, но, все равно, вспоминая их, Валера прятал глаза и поеживался: свободного места вокруг было навалом.