Выздоровление

В «Весну» на этот раз приехал сам Гнетов и представитель обкома, загоревший за месяц, как истинный потомок Чингисхана. Гнетов прибыл, а в колхозе — выходной! Только трактористы пашут зябь, да стригут кукурузу с поливного участка два «Вихря». Он изо всех сил старался быть сдержанным, наш Глеб Федорович, чтобы ненароком не растратить весь свой гнев, все свое негодование разом. Он умел распределять свои чувства и не стал заставлять Саню отменять выходной, не стал заглядывать на ток, шумевший за селом (подрабатывали семена), а подтолкнул представителя к машине, сел сам, и укатили они в Мордасов. Через два часа в «Весну» и другие хозяйства разлетелись телефонограммы с приглашением «тройки» на расширенное бюро.

На заседании не одного Саню поднимали с места, но другие сыпали привычными «постараемся», «примем меры», а Саня просто рассказал, как было дело.

— Но вот она, сводка! — взвился Гнетов. — Ни центнера вы за последние два дня не отправили на элеватор!

— Я уже сказал, что накануне мы все товарное зерно вывезли, — объяснил Саня.

— Т-ты… что ты устроил в эти два дня? Он выходные объявил!

— Мы советовались с профкомом…

— Наглец ты! — не сдержался Гнетов.

— Но мы же выполнили план!

— Во-от! Вот чем ты козыряешь! А ты что, в Америке живешь? Для тебя не существует районных обязательств?

— Мы свои обязательства выполнили…

— Эт-то невозможно! Я отказываюсь работать с этим человеком! — Гнетов с треском бросил карандаш.

И за всем этим наблюдали взрослые люди, почти полный зал.

— Вы можете меня наказать, но особой вины я не чувствую, — успел еще сказать Саня. — Сегодня все до единого вышли на работу…

В больничной беседке я просил Саню:

— А вот, интересно, Гнетов чувствует вину?

Он усмехнулся.

— В том-то и дело! Он боится возможного наказания, опасается за свое положение, бережет авторитет перед областным начальством, но чувством вины тут и не пахнет. Да разве он один такой? Редко кто скажет: виноват, братцы. Обвиняются обстоятельства, и если все-таки следует наказание, то повод выставиться без вины пострадавшим уже готов. И я, и ты, и Гнетов, и сотни людей вокруг говорят об ответственности. Но что это за ответственность такая, если держится она не на чувстве вины, а на страхе? И никто ни в чем не виноват! Только дела не идут…

Я тогда видел перед собой зал заседаний райкома, где каждый второй был виноват в том, что Саня напрасно терпит беспардонную грубость, но сидел и молчал. Не завез удобрения, не провел снегозадержание, затянул посевную, прохлопал стопудовые, если не больше, потери на каждом гектаре, в результате не выполнил и трети плана, а в том, что район сел в лужу, оказался виноват Саня. В чем же он виноват? Не на поводу же у своих колхозников он пошел, объявив эти выходные, да и не выходные даже по своей сути, дни. Он распорядился по-хозяйски, а ему говорят — превысил власть…

Гнетов тогда закрыл заседание бюро и, выставив указательный палец, произнес:

— Едем к тебе, Шорохов, и лучше тебе встретить нас конкретными соображениями, сколько ты можешь дать хлеба дополнительно.

От этих слов я почувствовал, как сжимается горло.

— И они приехали, — рассказывал Саня, вертя пальцами желтый тополиный листок. — Я упирался, доказывал, просил — не за себя ведь. Разве трудно понять, как дался нам этот хлеб, сколько всего было вложено в этот урожай — год-то действительно не подарок. И, главное, впервые за пять лет я твердо обещал натуроплату комбайнерам, водителям. У нас были готовы расчеты… Но с этой натуроплаты они и начали.

— Ч-черт! — я не мог больше ничего произнести.

Глаза у Сани заблестели.

— Ну и что, выполнили районный план? Как бы не так! Ну, получили лишних полпроцента в итог — почета это никому не прибавило, зато я теперь не знаю, как буду возвращаться домой и что я скажу там. Вот, имею я теперь право требовать от людей полной отдачи?

— Да-а.

Реагировал я, мягко говоря, не оригинально.

— Зачем нужны Гнетову поденщики? — горячился Саня. — Заче-ем? А мы — есть! Заклинились на выполнении планов. Развратили людей, разуверили их, свободный и радостный труд превратили в подневольный какой-то. Хлеб мы уже не продаем вроде, а сдаем, у нас его забирают! Вытрясают! Как вот ваша газета пишет о производстве? Планы, обязательства, передовики-отстающие. А производство — это жизнь! Это судьба! Человек  п р о и з в о д и т — творит то, чего еще вчера не было. Так где же его радость?!

— Действительно…

— А чему радоваться поденщику? Деньгам? Тому, что рабочее время кончилось, и он свободен?

Санино волнение передавалось и мне, я аккумулировал его, но, видно, загораться во мне было нечему.