Выжить любой ценой

Я шел через Катовице в направлении близко расположенного города Забже[60], где родился. По пути я прошел мимо многих людей на улицах, но старался не встречаться с ними взглядом. Тем не менее мое внимание привлекла одна женщина, которая шла навстречу мне в противоположном направлении. Она была моего возраста и, когда мы сблизились, посмотрела на меня долгим, пристальным взглядом. Я в ответ улыбнулся ей. Наверное, она заметила на мне военную форму, но думаю, что не смогла как следует разглядеть ее и определить ее немецкую принадлежность. Женщина остановилась напротив меня и протянула мне 10 злотых.

– Возьмите. Вы, должно быть, голодны, – сказала она.

Это был ценный подарок, так как у меня совсем не было денег. Я поблагодарил ее и продолжил путь по главной улице через Забже в сторону полицейского участка. Я знал многих из работавших здесь людей и надеялся обрести здесь дружеское сочувствие. Подойдя ближе, я привлек к себе внимание часового снаружи.

– Эй, вы! – прокричал он. – Идите сюда! Скорее!

Я заколебался ненадолго, потом пошел в его сторону, стараясь выглядеть как можно более спокойным и вызывающим доверие. Но внутри я был охвачен паникой. Про себя я подумал, что прийти сюда было ошибкой с моей стороны. Вот и закончилась моя игра. Сейчас меня раскроют и отправят обратно в русский лагерь для военнопленных. Я вверил свою судьбу Господу, попросив его направить меня на верный путь.

Когда я подошел ближе, часовой снова приказал:

– Подойдите и следуйте за мной.

Я, ничего не говоря, последовал за ним в полицейский участок, прошел по коридору в комнату, где за столом сидел какой-то офицер.

– Присаживайтесь, – пригласил он.

Я сел на стул по другую сторону стола и стал ждать решения своей судьбы. Офицер за столом внимательно посмотрел на меня и жестким тоном спросил:

– Вы говорите по-польски?

Я ответил почти заносчиво:

– Разумеется. Поскольку я являюсь польским гражданином, я конечно же должен в числе прочего и уметь говорить по-польски.

– Могу я взглянуть на ваши документы?

Я полез в карман, беспокоясь, чтобы не была видна надетая на меня немецкая форма, и передал ему документы, которые мне выдали перед освобождением из лагеря.

Человек за столом довольно долго рассматривал документы. Через несколько минут стало видно, что он чем-то недоволен. Поднявшись из-за стола, он бросил мне:

– Ждите здесь.

Офицер вышел в коридор и заговорил с часовым, который привел меня и теперь ожидал за дверью в кабинет. Эти двое говорили приглушенными голосами. Я не мог разобрать, о чем они говорят, но похоже, они намерены были снова бросить меня в тюрьму. Я решил, что настал момент попытаться вызвать в них сочувствие к моему положению.

– Простите, господа, – сказал я громко, чтобы привлечь их внимание. – Я являюсь польским офицером. Я возвращаюсь из России, где два года провел в лагере для заключенных. Меня освободил НКВД, то есть русские официально отпустили меня. Я устал. Я грязен. Я месяцами не видел нормальной еды. Я годы не видел свою семью, которая, наверное, считает, что меня нет в живых. Я просто хочу отправиться домой. Пожалуйста, помогите мне.

Офицер из-за стола снова поднял на меня взгляд и проговорил:

– Сию минуту, солдат.

Мне сразу же вернули документы об освобождении. Потом он вызвал первого попавшегося на глаза польского капрала.

– Проводите этого человека до автобуса, – отдал он команду. – И не задавайте ему никаких вопросов. Мы хотим, чтобы он как можно скорее вернулся к своей семье.

– Огромное вам спасибо, – самым растроганным тоном поблагодарил я обоих.

Мы с капралом вышли из здания и прошли немного по улице. Несколько минут мы провели в молчаливом ожидании, пока не подошел автобус. Когда водитель открыл дверь, капрал сказал кондуктору, что с меня не нужно брать плату за проезд. Тот в ответ кивнул в знак согласия. Я поблагодарил обоих мужчин и поднялся в автобус. Во мне еще горел луч надежды на счастливое возвращение домой.

Сев на скамейку в автобусе, я начал волноваться по поводу моей немецкой формы. Это беспокоило меня все больше и больше. Я размышлял, удастся ли мне поменять мундир на гражданскую одежду. Потом я вспомнил о двоюродной сестре, которая жила в окрестностях города Кёнигсхютте[61]. Проехав на автобусе еще пять остановок, я сошел и направился через поля в сторону Кёнигсхютте. К этому моменту уже совсем стемнело. Этот день для меня был долгим. Я улегся на пшеничном поле, чтобы поспать и переждать ночь.