Выжить любой ценой

Голосу Данко раскатисто аккомпанировал треск моторов. Перебравшись на нос лодки, Роднин включил телефон покойного Таксима и нажал кнопку вызова. При этом он предостерегающе выставил палец, давая понять, что отвлекать его нельзя. Данко, не понявшего из разговора ни слова, оставалось лишь вопросительно и нетерпеливо двигать бровями.

— Вот и все, — сказал Роднин, закончив переговоры. — Порядок, Дан. Завтра обнимешь своих.

— Они в порядке? — спросил Данко.

— В целости и сохранности.

— Ты говорил с ними?

— Нет конечно, — ответил Роднин с некоторой обидой. — Как ты себе это представляешь? Кто бы мне позволил?

— Нужно было потребовать, — недовольно сказал Данко. — Обычная практика при выкупе заложников.

— Мне, знаешь ли, эта практика незнакома. Извини.

Роднин шутовски приподнял плечи, разведя руками.

— Есть куча фильмов на эту тему, — продолжал ворчать Данко.

— Я не смотрю боевиков. И не читаю. Хочешь вменить мне это в вину?

— Ладно, ладно, не кипятись. Проехали. Лучше скажи, ты предупредил этого Кунга Тулана, что я соберу сумму только к завтрашнему вечеру?

— Да, — подтвердил Роднин, глаза которого приняли еще более печальное выражение, чем обычно. — Он согласился, но поднял ставку.

— Что? — вскинулся Данко.

— Ставку, говорю, поднял. Не двадцать миллионов батов, а тридцать пять. Но есть и хорошая новость.

— Хорошая? Ты можешь порадовать меня хотя бы одной хорошей новостью?

— Да, — подтвердил Роднин, важно кивая. — Наличные деньги не нужны. Ты просто переведешь их на указанный счет. — Он постучал пальцем по экранчику мобильника. — Номер карточки мне передадут сообщением.

— Сколько же это всего получается? — гадал Данко, выводя сампан из узкого клонга. — Черт, никак не могу сосчитать. Голова кругом идет от твоих хороших новостей.

— Ровно миллион. Ну, почти.

— А морда у Кунга не треснет?

Роднин осторожно пожал плечами:

— Ну, условия диктует он. Мы можем лишь отвергнуть их или согласиться.

— На самом деле вариант только один, — мрачно признал Данко. — Согласиться.

Его глаза, устремленные вперед, превратились в две смотровые щели, лицо, подставленное встречному ветру, словно заледенело.

«Ну вот, — подумал Роднин. — Дело сделано. Только как-то не очень радостно».

День седьмой

Вернувшись в свою комнату без окон, Юлия уткнулась лицом в подушку и заплакала. Соня проснулась, подняла голову, прислушалась, а потом встревоженно потрясла ее за плечо:

— Мама? Мама… Что случилось?

Юлия затихла. Потом ее спина затряслась снова. Беззвучно.

— Мама!

Приложив усилие, Соня заставила ее перевернуться набок. Лицо, обращенное к ней, было жалобно сморщено и залито слезами.

— Оставь… меня… — попросила Юлия, делая попытку лечь на живот.

— Ни за что! — Соня удержала ее в прежнем положении. — Рассказывай, что произошло? Ты… Тебя…

Она не договорила, бегая тревожным взглядом по маминому лицу, короткому халатику, голым ногам. Ее расширившиеся глаза постепенно преисполнялись пугающим пониманием.

— Это пустяки, — сказала Юлия, внезапно успокоившись. — Забудь.

— Забыть? Что? Над тобой… над тобой надругались?

— Лишь бы тебя не тронули, доченька.

К чувству жалости и сострадания, пронизывающему душу Сони, примешался панический страх. Они с мамой были абсолютно беззащитны в этом бандитском логове. Они не знали, где находятся, и были лишены всяческой связи с внешним миром. С самого начала Соня подозревала, что их начнут не только насиловать, но еще и мучить при этом. Но шли дни, и она постепенно успокаивалась на этот счет. Старалась не задумываться о том, для чего еще тайским бандитам понадобились две женщины. И вот пришло прозрение.

— Никто меня не тронет, мама, — сказала Соня, надеясь, что в голосе ее куда больше уверенности, чем в душе. — Я многим из них в дочери гожусь. До сих пор нас никто не трогал, верно? Это какая-то ужасная случайность. — Сообразив, что она попросту утешает себя, а не мать, Соня взяла ее за щеки обеими руками. — Как ты, мамочка? Было очень плохо?

— Могло быть хуже, — ответила Юлия, не находя в себе сил для того, чтобы придать своим словам хотя бы малейшую эмоциональную окраску. — Но все самое плохое впереди.

Соне показалось, что ее ударили куда-то в область сердца. Задохнувшись, она уронила руки на смятое покрывало.

— А как же наш папа?

— Где он, наш папа? — спросила Юлия с внезапно пробудившейся в ней злостью. — Ты его видишь здесь? Нет? Я тоже. Сидит себе в номере, пивко попивает, ждет, пока полиция нас найдет. А нас никто не ищет, Соня! Никто, слышишь? Никому мы не нужны!

— Зачем ты так. — Соня укоризненно помотала давно не мытыми волосами, свисающими на плечи отдельными сухими и одновременно липкими прядями. — Папа, наверное, с ног сбивается и умирает от беспокойства.

— Конечно. — Юлия вздохнула и села на кровати, утирая слезы. — Это я от страха и от беспомощности. А еще от унижения. Господи, когда все это закончится, когда? Сил моих больше нет!

— Что произошло, мама? Расскажи, тебе легче станет.

— Не станет.