Выжить с Рейн

Мои руки все еще были под ней: одна под ее поясницей, а другая между лопатками. Я напряг мышцы и прижал ее к себе, когда образы четырех мудаков и того, что они хотели с нею сделать, пронеслись в моей мазохистской башке. Я точно не знаю, сколько мы пролежали так, обнявшись, но когда мой разум успокоился и пришел в норму, сосредотачиваясь на происходящем вокруг, я внезапно осознал, что она дрожит всем телом и плачет.

Святое дерьмо.

Она не просто плакала, она буквально молча рыдала подо мной. Ее плечи тряслись, я отстранился от нее, сожалея, и почувствовал, как прохладный вечерний воздух обвевает мой член, когда я выскользнул из нее. Рейн издала протяжный, душераздирающий стон. Не отпуская мою спину, она прижилась лбом к моему плечу. Я почувствовал, как ее слезы увлажнили мою кожу.

Тысячи мыслей пронеслись в моей голове. Я сделал ей больно? Я чувствовал сильные эмоции, когда находился внутри нее, и был груб с ней, когда стремился заклеймить ее, сделать ее своей. Я был ничем не лучше, чем тот мудак, что забрал ее девственность и не дал ей ничего взамен. Нет, я не был, как он. Я был намного хуже. Я взял и убил четырех человек перед ней, а потом трахнул ее, чтобы почувствовать себя лучше.

Бл*дь.

Не было ничего достойного восхищения в том, что я убил последнего ублюдка. Никто не дал мне денег за это, не было никакого поощрения, поздравлений с победой. Никто не дал мне тугой сверток наличных и не похлопал по спине. Она плакала, когда отрывала меня от тела парня с «ежиком». Она, несомненно, была ужасно напугана, когда они удерживали ее, и скорее всего еще больше напугана мной, когда я убил четырех человек.

Затем я трахнул ее на песке.

— Прости, Рейн... Мне так чертовски жаль… — Я пытался вытереть слезы с ее щек, но они катились слишком быстро. — Я не хотел…

Чего я не хотел? Убивать их? Трахать ее? Кого я пытаюсь обмануть, я хотел этого. Я желал этого.

— Тебе не следовало это видеть,— продолжал я, заикаясь. — Черт, детка... Мне так жаль... Прости! Прости!

Мне пришло в голову, что, наверное, я последний человек, которого она хотела бы в данный момент видеть рядом с собой, и вполне может быть, что ей лучше побыть некоторое время одной. Я отстранился от нее, чувствуя, что она резко опала на песок, я начал отступать назад. Но перед тем как я смог отодвинуться подальше, она вскинула руки и схватила меня за запястья, словно заковывая в кандалы, и закричала:

— Не отпускай меня!

 Она продолжала надрывно кричать и пыталась что-то сказать сквозь слезы, но я не мог понять, что она говорит большую часть времени. Единственно, что я смог разобрать из всего сказанного, так это: «Не оставляй меня!»

— Я не оставлю, — сказал я тихо. Я присел на корточки и прижал ее к своей груди. Ее руки обвили мою шею мертвой хваткой, почти так она меня держала, когда мы были в воде.

— Скажи мне, что ты со мной, — прошептала Рейн сквозь рыдания.

— Я с тобой, Рейн, — ответил я.— Я с тобой. Мне очень жаль...

Мы сидели на песке, пока солнце не начало садиться. Не зная, что еще делать, я поднял ее на руки, прижал к своей груди, и медленно пошел по отмели к нашей хижине. Моя правая нога опять хотела подогнуться, но я выпрямился и продолжил движение. Я посмотрел на три тела на берегу и подумал, что мне необходимо что-то сделать с ними, но, естественно, после того как Рейн уснет.

Я хмуро посмотрел на навес от плота, который начал прогибаться немного больше, чем первоначально при постройке хижины. Я хотел бы поскорее закончить строительство нового жилища, но у меня пока были дела поважнее. Я опустился на колени на покрытый пальмовыми листами песок и положил аккуратно Рейн на спину. Она продолжала крепко держаться за мою шею, поэтому я прилег рядом с ней, завернул ее в одеяло-полотенце и обнял. Она продолжала безмолвно всхлипывать в моих руках.

Я немного все еще был во власти жажды крови, и сочетание хорошо знакомого мне состояния и незнакомых прежде действий по утешению этой женщины было совершенно нелепым. Я изо всех сил старался удержать руки от дрожи, потому что желание убивать пронеслось вновь в моих жилах, хотя больше не осталось ни одного подонка. Это чувство не было необычным — такое у меня всегда было после боев, именно поэтому я проводил весь остаток ночи, жестко трахаясь. Это помогало мне высвободить внутреннюю энергию и спустить всю накопленную злость. Но это было настолько отличное ощущение от всех предшествующих, я хотел Рейн снова, но не хотел использовать грубость и жестокость по отношению к ней. Такая двойственность была шокирующей для меня.

Я тяжело сглотнул и сильнее прижал ее к себе. Постепенно она перестала сотрясаться от рыданий, и в итоге засопела мне в плечо. Я почувствовал, как она глубоко вдохнула и попыталась медленно выдохнуть, но воздух словно застывал у нее в горле пару раз, от чего ее дыхание было неровным и сбивчивым.