Выжить в Сталинграде

Но нас поджидала другая опасность. Внезапно разразилась вспышка малярии — сначала среди водоносов, которые с утра до вечера находились на болотистом берегу Царицы. Однажды мы перелили кровь водоноса, у которого начался инкубационный период малярии, тяжелому больному, заразив его плазмодием. Заболели они практически одновременно. В тот момент нам пришлось приостановить переливания крови, так как мы не могли наверняка знать, болен ли донор малярией. Число случаев этой болезни быстро нарастало. Мы выделили специальную палату наблюдения, затянув ее мелкими сетками. Поспишил рисовал такие температурные графики, каким позавидовал бы и иной столичный госпиталь. У некоторых больных мы наблюдали странные приступы лихорадки с бредом. Но теперь у нас было достаточно атебрина, а новый комендант (русские снова произвели замену), радостно улыбаясь, подарил нам иммерсионный объектив для микроскопа. Теперь мы могли с помощью нашего микроскопа выявлять в крови больных возбудителей малярии. К счастью, в то время наши больные уже не страдали цингой и пернициозной анемией, поэтому, как правило, пациенты довольно легко справлялись с малярией. Тем не менее нам вскоре пришлось расширить малярийное отделение, так как число случаев этой болезни перевалило за сотню. Заведовать отделением стал доктор Ротенбург, веселый рейнландец, работавший до этого в аптеке. Мы немного порадовались, узнав, что выглядим намного лучше, чем расположенный неподалеку другой госпиталь для военнопленных, где все еще было много случаев цинги. Там же вовсю свирепствовала малярия.

Мы начали пожинать плоды своих трудов.

Над письменным столом начальника госпиталя на стене висели графики. Начиная с апреля кривые, отражавшие число больных в госпитале, число ежедневных смертей и процент летальности, после ежедневного подъема на два процента, стали постепенно снижаться. В сентябре летальность достигла своего самого низкого значения — 0,1 процента. Как мы узнали, летальность в соседнем большом госпитале составляла в тот же период 1 процент. Это была очень значимая разница: у нас умирало в десять раз меньше больных.

Прошел слух о нашем скором переезде — либо в Андижан (у подножия Памира), либо в Иваново, где нас ждут леса, болота, капуста, картошка и огурцы. Лично я бы выбрал Андижан.

Ясно было одно — в этих помещениях зиму мы не переживем. Уже в августе холодные ночи вынудили нас перевести больных дизентерией из продуваемого сквозняками помещения в подвал. Там было теплее, и сразу сократилось число рецидивов.

Тем не менее мы начали готовиться к зиме и даже взялись за реконструкцию помещений. В большом зале первого этажа главного корпуса мы возвели перегородки и, таким образом, получили четыре просторные палаты. Кроме того, мы хотели устроить в подвале небольшие палаты для больных с почечными заболеваниями и отеками.

Мы не знали, правда, откуда будем брать топливо — дрова или уголь. У нас не было ни того ни другого. Кроме того, для освещения нам был нужен керосин, так как мы понимали, что зимой без света нам будет совсем плохо.

Наш мастер на все руки доктор Штейн обнаружил среди больных стеклодува. Он тотчас собрал во дворе массу стеклянных осколков, изготовил из вентиляторов машину для поддува и устроил стеклодувную мастерскую в полуразрушенном здании между моргом и туалетами. Он даже сумел раздобыть у русских уголь. Теперь каждую свободную от основной работы минуту доктор Штейн вместе со своим подмастерьем проводил в стеклодувной мастерской, где они зажигали огонь, запускали пропеллер и внимательно, как отливщики колоколов, смотрели на пышущую жаром, сияющую массу.

Правда, изготовление стекла было не единственной темой госпитальных разговоров и сплетен. Инцидент, вызвавший маленькую сенсацию, только что завершился в подвале морга. Источником сенсации стал заместитель коменданта по хозяйственной части. Вместе со своим сообщником он воровал в морге плащи и форму умерших и менял обмундирование на водку. Офицер НКВД, узнав об этом, вызвал к себе заместителя коменданта, но тот, хотя и был не вполне трезв, понимал, что НКВД не поймет его шуток, и спрятался.

Робкому переводчику Янчичу, единственному оставшемуся у нас человеку из госпиталя номер 2б, приказали отыскать заместителя коменданта. Дрожа от страха, Янчич осмотрел все закоулки госпиталя. В самом конце своих поисков он добрался до морга, где и нашел несчастного заместителя коменданта. Он сидел за столом, подперев руками свою большую рыжую голову, и беспрерывно ругался непечатными словами.

Пленные забавлялись этой историей несколько дней, потом о ней забыли, и жизнь постепенно вошла в свою обычную колею.

Зато весь госпиталь напряженно ждал, получит ли доктор Штейн стекло в своей мрачной мастерской.