Выжить в Сталинграде

Так и случилось. Но в свои последние дни Шпилер не страдал. Профессор Гауэр посоветовал мне: «Послушайтесь старика, поучитесь у него облегчать муки умирающих». Шпилер не страдал ни от одышки, ни от боли. Это была последняя малость, какой я мог услужить своему другу. Мы не смогли вернуть ему здоровье, не смогли сохранить жизнь, так же как и многим, многим другим.

Русские, в утешение, сказали нам: «Он умер на своем посту». Нам разрешили похоронить Шпилера по обычаю нашей родины. Мы приняли это предложение в том духе, в каком оно было сделано. Погребение должно было стать прощальным салютом для всех прошедших скорбной дорогой до лесного кладбища.

За несколько дней до смерти Шпилер неожиданно сказал мне: «Я хочу, чтобы меня похоронили по христианскому обряду». Из прошлых разговоров с ним я знал, что в дни здоровья он сомневался в истинности христианской веры и бунтовал против нее. Его дух восставал против традиционной идеи, но в душе и в своих отношениях к людям Шпилер неизменно оставался христианином, так же как и подавляющее большинство военнопленных. Похоже, Шпилер, оказавшись в тяжелейшем положении, обратился к единственной твердой опоре, которую смог разглядеть среди нашего потерянного мира. В такие моменты страданий все наносное, все маски, все заблуждения спадают с человеческой души. Внутренний взор беспощадно проникает сквозь все взгляды и убеждения. Смерть оставляет только вечное. Все остальное рассыпается в прах.

Ибо каждое сердце стремится к вечности.

Сцена зала была задернута черным занавесом. На фоне занавеса стоял высокий узкий крест. Под крестом, в открытом гробу лежал покойный. Он был одет в зеленую шинель и укрыт сосновыми ветками.

Вокруг гроба стояли мы — друзья и пациенты умершего. Позади нас — русские врачи. Играл траурный марш Мендельсона. Пастор Фетгер из Билефельда, высокий, хрупкого сложения человек, произнес благословение. Он сам лишь недавно оправился от серьезной болезни. Волосы его поседели, руки дрожали, когда он поднял их для благословения. То, что он говорил, относилось не только к покойному, но ко всем, кто лежал под землей далеко отсюда, ко всем, кто спал вечным сном под Сталинградом, в степях между Доном и Волгой, ко всем, кто ушел в последний путь без христианского благословения.

Над всеми ними витал теперь знак креста. Покойный тоже хотел лежать под его сенью.

Впервые за много лет слезы выступили на наших глазах. Безличные слова заупокойной службы подействовали на нас сильнее, чем вид страданий и смерти. Как солдаты, мы научились думать сообща — сначала о других, а потом о себе. Мы чувствовали, что. древними священными словами говорит не только человек в преходящий момент, мы слышали плач тысячелетий, в течение которых люди в вере и уповании искали последнего спасения. Казалось, что сотни тысяч погибших в Сталинграде говорят устами человека, стоящего у гроба, говорят, взламывая корку вокруг наших очерствевших сердец.

Пастор читал заупокойные псалмы:

«Господи! Ты нам прибежище в род и род.

Прежде нежели родились горы, и Ты образовал землю и вселенную, и от века и до века Ты — Бог.

Ты возвращаешь человека в тление и говоришь: «Возвратитесь, сыны человеческие!»

Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи.

Ты, как наводнение, уносишь их; они — как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает.

Ибо мы исчезнем от гнева Твоего и от ярости Твоей мы в смятении.

Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего.

Все дни наши прошли во гневе Твоем; мы теряем лета наши, как звук.

Дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет; и самая лучшая пора их — труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.

Кто знает силу гнева Твоего и ярость Твою по мере страха Твоего?

Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое.

Обратись, Господи! Доколе? Умилосердись над рабами Твоими.

Рано насыти нас милостью Твоею, и мы будем радоваться и веселиться во все дни наши.

Возвесели нас за дни, в которые Ты поражал нас, за лета, в которые мы видели бедствие.

Да явится на рабах Твоих дело Твое и на сынах их слава Твоя;

И да будет благоволение Господа Бога нашего на нас, и в деле рук наших споспешествуй нам, в деле рук наших споспешествуй».

Снова ужас великой битвы и поражения поднялся со дна наших раненых душ; казалось, что мы навеки потеряем опору, если не сплотимся по ведению наших душ:

«Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится,

Говорит Господу: «Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»

Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы,

Перьями своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен, щит и ограждение — истина Его.

Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем,

Язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.

Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится:

Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.