Выживая — выживай!

Въезжая в пределы сполетского герцогства, наблюдательный глаз Теодоры даже в бытовых мелочах уловил подтверждение всем доносившимся печальным слухам. Некогда, да что там, еще менее десяти лет назад, самое могущественное государство в Италии находилось теперь в явном хозяйственном кризисе. Сам город заметно обезлюдел, но еще более изменился качественный состав жителей. Любой трудолюбивый колон, любой осмотрительный купец в эти годы предпочитали направить свои натруженные стопы и свой нехитрый скарб в Тоскану, в Лангобардию, даже в Капую, но только не в Сполето, которое теперь постепенно становилось пристанищем лихих людей со всех концов Апеннин.

Отряд Теодоры достиг Сполето уже перед закатом. На подъезде к нему их встретил малочисленный пикет, городская стража вяло поинтересовалась у гостей о цели их визита и почтительно расступилась, услышав имя сенатриссы. Оставалось только гадать, как вел бы себя сполетский гарнизон и как оперативно реагировал бы, появись вместо Теодоры отряд сарацин из Гарильяно. В городских тавернах между тем уже пьяной рекой лилось веселье, то там, то сям жаркий разговор уже переходил в грубую ругань, сопровождаемую нарочито визгливыми воплями подгулявших женщин. С момента появления экипажа Теодоры несколько дерзких мальчишек устремились параллельно ее карете и, не видя находившихся там, наперебой начали предлагать обитателям кареты уделить внимание бесспорным, по их мнению, достоинствам их сестер и даже матерей. Теодоре, чтобы прекратить это назойливое преследование, даже пришлось откинуть занавески своей кареты. Мальчишки разочарованно отстали, однако теперь Теодоре и Мароции пришлось видеть на себе угрюмые и однозначно хищные взгляды их отцов и старших братьев, недвусмысленное выражение их глаз свидетельствовало о том, что сенатрисса поступила крайне благоразумно, взяв в сопровождение достаточное количество стражи.

На городской площади выступали приезжие жонглеры. Впервые с момента появления Теодоры в городе, сенатрисса позволила себе улыбнуться. В церковном чопорном Риме выступления жонглеров были не то чтобы под запретом, но категорически не одобрялись церковью, и Теофилактам время от времени даже приходилось приглашать бродячих музыкантов лично к себе, чтобы послушать их дерзкие и полные свободы песни. Здесь же жонглеры выступали открыто, и, судя по попеременно случавшимся взрывам хохота, имели неплохой успех. Теодора сделала знак своим людям остановиться и, улыбаясь, начала вслушиваться.

Молодой, кучерявый, быстроглазый остряк в зеленой рубахе, с улыбкой человека, не боящегося в этой жизни решительно ничего, теребил округлую с длиннющим грифом гитару и голосил на всю площадь:

— Больше ада всех страшит нас герцога десница,

Но силен наш герцог только выше поясницы!

Теодора удивленно подняла брови, Мароция откинулась вглубь кареты, плечи ее затряслись от смеха. «Несчастный! Все тайное становится явным и, видимо, беда Альбериха известна даже последним его подданным. Тут поневоле запьешь!» — подумала сенатрисса и язвительно усмехнулась. В это же мгновение до ее слуха долетел следующий куплет:

— Дьявол папу пригласит к себе в гости очень скоро,

Папой выберем тогда шлюху Теодору!

Рукоплескания и хохот толпы заглушили музыканта. Теодора побледнела, один из ее слуг вопросительно оглянулся на свою госпожу, но та знаком приказала своему поезду двигаться дальше и улеглась на свои подушки. Настроение ее было безнадежно испорчено, мозг раз за разом назойливо повторял ей слова безродного шутника. Конечно, она могла бы распорядиться сейчас разогнать плетьми нахальную сполетскую чернь, а самого оскорбителя доставить на суд к герцогу. Однако, она здраво рассудила, что таким образом можно разделаться с одним развязным жонглером, в то время как для всей толпы ее внезапное появление и скорая расправа будет только лишним поводом позубоскалить и хорошенько запомнить обидный куплет. Нет, пусть уж толпа живет своей жизнью, ее положение и цель ее приезда сюда не должны ей позволять опускаться до разборок с местным простонародьем.

В это мгновение она встретилась взглядом с Мароцией. Дочь с нескрываемой иронией смотрела на нее, взгляд ее был красноречивее всех слов. Теодора вспыхнула.

— Послушай, милая! Мы приехали в эту дьяволом обласканную местность, наверное, не для того, чтобы мериться друг с другом масштабами своей распущенности. Не забывай, мы решаем здесь твою, подчеркиваю, твою проблему. Что же до толпы, то чернь всегда была и будет чернью, и успех любой женщины, толпа, в силу своего низкого удела и ограниченного разума, будет стремиться объяснить единственно ее постельными талантами.

— Вы всегда говорите мудрые слова, матушка, я всегда помню и ценю ваши наставления, как ничьи другие.

Теодора сменила тон.