Выживания не гарантирую

Я вдруг почувствовал, что меня колотит крупной внутренней дрожью. Такая – почти радостная – дрожь бывает при игре, когда надо делать последний ход – и ты знаешь его. В какой-то момент возникло чувство повторности происходящего, и в то же время по неведомо каким ассоциативным путям всплыло, как я читал, продираясь сквозь кошмарный почерк, повесть Фила Кропачека «Неистребимый». Несколько измятых, засаленных тетрадей я получил по почте через день после того, как Фил, надев парадную форму и все награды, которые у него были – немало, надо сказать, в том числе и Андрей Первозванный, – вышел на площадь перед Розовым дворцом, достал из кобуры «березин» и выстрелил себе в висок. Действие повести происходило в период Тувинской экспедиции – вот выдумали же, сволочи, название для войны: «экспедиция»! Мы посмеивались над этим и сочиняли анекдоты, но было противно, – так вот, у Фила в эти дни в продажу начинают поступать мясные консервы в банках, по форме напоминающих цинковые гробики… было там еще множество разных происшествий, комичных и кошмарных, и был главный герой, то ли чудак, то ли гений – короче, в какой-то момент он начал понимать, что все происходящее сейчас с ним и вокруг него на самом деле всего лишь символы, аллегории того, что происходит вне нашего мира, в каком-то высшем, истинном мире… и вот, поняв это и разгадав значение аллегорий, он понимает, что следующее событие будет происходить с ним самим и что это должно быть что-то мерзкое: в числе прочего он должен будет изнасиловать и убить свою сестру, а к сестре у него очень сложные и какие-то взрывные чувства – и вот, чтобы избежать неизбежного, он вешается. Сестра же, придя, деловито вынимает его из петли и начинает оживлять: оказывается, это она навела на него «зов петли» – ей нужен был его труп, чтобы сделать зомби для каких-то своих целей. Она оживляет труп, но забывает вдруг одно заклинание, и мертвец насилует ее, а потом загрызает… а утром идет на призывной пункт и вербуется добровольцем, и вот он в Хем-Бедлыре, неуязвимый, оружие не берет его, и он страшно мучается этим, потом узнает, что есть шаман, знающий, что надо делать… Рукопись оборвана на полуслове. Фил запечатал ее в пакет и бросил в ящик, а сам переоделся в парадную форму, нацепил ордена и вышел на площадь перед Розовым дворцом…

– Дед, – сказал я, – мотоцикл ты мне дашь?

– Игореха, – не поворачиваясь ко мне, прошептал дед, – что же это делается, а? Ведь война, Игореха…

– Война не война, а все равно – подлое дело, очень подлое.

– Ты хоть понимаешь, что происходит?

– М-м… местами.

– Сказать можешь?

– Только самое тривиальное: империя распадается. Идет борьба за власть. Кто к кому присоединится: Россия к Сибири или наоборот. И прочее вокруг этого.

– А ты причем?

– Воюю с террористами.

Я поймал на себе взгляд Вероники, повернулся к ней. Лицо ее посерело, глаза неподвижно смотрели на меня.

– Ты… обратно?..

– Нужно…

– Кому? Тебе? Мне? Зачем?

– Он офицер, Верка, – сказал дед. – Ты уж не это…

– Офицер… – она судорожно вздохнула и быстро, почти бегом, бросилась из дома.

– Подожди, Игореха, не бегай за ней, – поймал меня за руку дед. Лучше послушай-ка меня. На шоссе не суйся. Вон тот лесок видишь? За ним деревня, Санино. За деревней начнется насыпь, узкоколейка там была, рельсы сняли, так что ехать по ней можно. И ведет эта насыпь через Поречье до самого Звенигорода. А там уж…

– Там рукой подать.

– А то лучше спрячешься тут где-нибудь?

– Сам видишь – не получается. Надо двигаться, надо шевелиться.

Дед хотел еще что-то предложить, но только сморщился и махнул рукой слабо, беспомощно…

– Господин полковник!..

– Да. Да, все понимаю. Не дело…

И вернулась Вероника. Другая. Непохожая на все прежние. Другое лицо… я никогда не видел таких лиц.

– Ты только не исчезай совсем, – сказала она. – Ты появляйся иногда, хорошо?

Мне вдруг сдавило горло, и я долго ничего не мог ответить.

13.06. 20 час. 30 мин.

Где-то между Рузой и Звенигородом.

Как я ни крутил, как ни прикладывал фирменные заплаты, ничего не получалось: разрез был слишком велик. Оставалось пройтись вдоль дороги и поискать брошенную дырявую камеру: вряд ли я один, кто пострадал на этой промоине. Похоже, когда делали насыпь, в нее схоронили всякий военный мусор: я, например, напоролся на зазубренный осколок бомбы или крупнокалиберного снаряда. Так, в поисках подножных запчастей, я прошел метров сто пятьдесят – и, наконец, увидел то, что нужно. У жерла дренажной трубы, полуутонувшее в грязи, виднелось колесо от трактора. Я стал спускаться вниз – и тут сзади раздался вой автомобильного мотора.