Выживания не гарантирую

В центре острова стояли двери.

Он пролетел сквозь них сходу.

За дверью расстилался зеленый луг. На лугу играли дети: два мальчика и девочка. Младший мальчик, в белом матросском костюмчике, вдруг замер, поднял голову и стал смотреть на летящих птиц.

Вторые двери открылись рядом с ним.

Когда Штурмфогель пролетел сквозь них, он уже все знал об этом мальчике. Больше того: он любил его.

За дверью его ждала казарма, запах стоялой воды, тлена и немытых тел. Казарма была огромной – такой ее видела бы летящая оса. Дверь открылась в дальнем конце невероятного помещения…

После нее Штурмфогель знал все о подростке-беспризорнике.

За этой дверью были выгоревшие под солнцем горы и какие-то люди с оружием, а дверь вела прямо внутрь горы. После нее голова Штурмфогеля раздулась от таких знаний, за которые еще полгода назад он легко отдал бы правую руку…

Теперь он вновь оказался на острове, окруженном тьмой. Только не было железных колонн, а прямо в лицо катила туманная волна высотой до небес. Гребень волны светился; нервные сиреневые змеи дергались и впивались в глубокое фиолетово-черное небо.

Лицом к волне и спиной к Штурмфогелю стоял высокий человек, обернутый вокруг могучей талии куском звериной шкуры.

Не оборачиваясь, не глядя – он махнул рукой…

Штурмфогеля спасло какое-то чудо. Или безумная реакция. Он успел уклониться от страшного удара, который разнес бы его на перья. Даже прошедший скользом удар был сокрушителен – Штурмфогеля оглушило и отбросило далеко на камни. Он лежал на спине, раскинув крылья, и не мог шевельнуться. Крапицы с криком метались над ним. Человек – снизу он казался настоящим великаном – подошел, занес было ногу… но удара не последовало. Он посмотрел на крапиц, на распростертого Штурмфогеля… потом – поднял его. За руку. Штурмфогель вдруг ощутил, что он опять человек. Такого не могло быть. Он ничего не понимал, в голове шумело и мерцало. Великан, встряхнув его за плечи, приказал: смотри! И сам – стал смотреть в его глаза. Это был чудовищный, прожигающий, продавливающий насквозь взгляд. Штурмфогель понял, что великан – да какой он великан, этот Волков… но он казался великаном и вел себя, как великан… – что Волков тоже проходит сейчас сквозь какие-то двери и тоже узнает о нем, Эрвине Штурмфогеле, всё.

Это вдруг стало больно. Очень больно. Невыносимо больно…

… Пауки приближались снизу, из мрака. Даже не пауки, а что-то вроде огромных мохнатых крабов. Их было трое. Клешни-ножницы покачивались перед влажными провалами ртов, обрамленных тонкими короткими щупальцами. Один из них неуловимо быстрым движением отрезал аисту клюв и принялся опутывать тело паутиной. Потом откуда-то из-под брюшка высунулось, подрагивая, жало. Паук пристроился над жертвой и всадил в нее жало, сладострастно двигая толстым брюшком…

Двое других занялись диким гусем. В отличие от аиста, который был мертв или оглушен, гусь пытался отбиваться. Ему тоже отхватили клюв (вместе с половиной головы), выстригли из сети, опутали паутиной и подвесили, как в мешке. Потом тем же непристойным манером один из пауков стал накачивать в него яд. Штурмфогель видел, как чудовищно напряглось спеленатое тело гуся, как вылезли из орбит глаза… Потом вытянутая шея надломилась и упала. Наверное, гусь наконец умер.

Фриц, вдруг вспомнил Штурмфогель. Это Фриц Мейссель…