Выжившая (СИ)

Сняв пиджак, оставляю его на диване, на стол кладу дипломат с документами и ноутбуком. Сегодня я буду работать здесь, перед разожжённым камином под умиротворяющее потрескивание дров. У меня имеется отдельный рабочий кабинет, но после дождя там появляется промозглая влажность, сменяющаяся запахом затхлости при включении прогрева.

Достав стакан и откупоренную бутылку хорошего виски из минибара, я наливаю совсем чуть-чуть и залпом выпиваю, ощущая першение в горле от горького алкоголя, через минуту сменяющегося приятным согревающим теплом. Взгляд возвращается к оставленным документам, требующим пристального внимания, но прежде чем придется погрузиться в работу, у меня имеется ещё одно важное дело.

Тяжело вздохнув и ослабив петлю галстука, я нехотя направляюсь к деревянной лестнице с резными перилами,

ведущей на второй этаж. Ступеньки поют тоскливую мелодию под моими удобными итальянскими ботинками. Один пролет пройден.

Глухой звук моих тяжелых шагов по длинному коридору, устланному красно-коричневым ковровым покрытием, в тишине дома кажется оглушительным. Я неспешно иду вдоль анфилады закрытых спален. Всего шесть, и только две жилые.

Плюс мой кабинет, почти антикварная библиотека и скрoмных размеров спортивный зал. Сворачиваю налево и упираюсь в тяжелую железную дверь, достаю ключ из специальной ниши в стене и, вcтавив в замочную скважину, делаю три полных оборота. Скрежет царапает слуховые рецепторы, я открываю дверь, мысленно делая себе напоминание о том, что в следующий раз надо прихватить с собой масло. Запираю дверь изнутри и прохожу дальше.

И снова лестница, но теперь ведущая на чердак. Здесь нет никаких резных перил, ковров и мягкого освещения.

Кромешная тьма, сквозь нее убегают наверх двадцать широких ступеней из грубой древесины, ещё одна металлическая толстая дверь, а после решетка с навесным замком. Я двигаюсь наощупь, по памяти, совершая автоматические действия. Мне не нужен фонарик в телефоне, чтобы подсветить себе путь.

Единственный ключ подходит к каждой преграде, но механизм открытия замков разный. Тот, кто не был здесь ни разу, сразу не справится, даже при ярком свете.

Гвендолен, моя младшая сестра, любительница гортензий, ненавидит подниматься сюда, но иногда ей приходится это делать. вен никогда не отпирает решетку, только металлическое узкое окошко снизу, куда прoталкивает поднос с едой и сразу убегает. Она боится, и ее страх объясним и понятен. Я солгу, если скажу, что совершенно не боюсь того, кто живет за тремя дверями, в изолированной квадратной комнате, на чердаке с шумоизоляцией, индивидуальной системой вентиляции и водоснабжения, уплотненными стенами и наглухо заколоченными ставнями. Но мой страх носит печать смирения и обреченности. Я свыкся с этим тягостным и неумолимым чувством, которое появилось в жизни нашей семьи пятнадцать лет назад, прошлось ураганом, потрепало и вывернуло каждого. Кого-то с корнем, а нас с Гвен пощадило. Нам удалось выжить после крушения. Нам пришлось приспособиться к новым обстоятельствам, начинать с нуля, бороться с градом ударов и препятствий, не оглядываясь назад и не жалея себя.

Но иногда… Иногда воспоминания о давних светлых днях оказываются сильнее, только вместо радости несут в себе разрушительную и бесполезную ярость. Мы были счастливы когда-то. Каждый по-своему. Кто-то больше, кто-то меньше.

Мы были безмятежны и без страха смотрели в будущее. Мы умели открыто смеяться, улыбаться миру и ничeго не скрывать.

Мы не испытывали стыд и ужас, чьими заложниками стали сейчас.

Он пришел в наш дом и разрушил все, во что мы верили, заставил нас беать и жить в постоянном страхе, что кто-то узнает…. Нам пришлось забрать его с собой, чтобы сохранить тайну, сохранить тo, что ещё осталось от нас троих.

–Здравствуй, Дилан, - мой голос разрезает абсолютную тишину.

В кромешной тьме его высокая фигура в углу почти неразличима. Он очень медленно оборачивается и выпускает из рук серую кошку, которая мягко приземлившись на четыре лапы, бросается мне в ноги и, громко мурлыча, трется мохнатым боком o штанины брюк.

Яркая вспышка света от настольной лампы – единственного источника освещения в квадратной зонированной коробке, рассекает густую черную тьму, из которой прорисовывается спартанcкая скудная обстановка с идеально-чистыми поверхностями, не видевшими пыли. Здесь нет ни малейших запахов, несмотря на наличие кошки и огромного количества книг, не умещающихся в двух встроенных шкафах,

аккуратными стопочками сложенных на пол. Я не знаю, как он это делает, как ему удается сохранять стерильность в небольшом замкнутом пространствe.

–Шерри голодна, Оливер, - произносит ровный спокойный голос моего брата. Неподвижный равнодушный взгляд сосредоточен на моем лице, как две капли воды повторяющем его черты. До мельчайших деталей. Абсолютная копия. Это жуткое ощущение, все равно что смотреть в собственное искаженное отражеие и пытаться отыскать несоответствие, безуспешно понять и объяснить причину дефекта.

Шерри издает хриплое мяуканье, привлекая мое внимание.