Выжившие

Киву молчал. Он чувствовал, что у него началось кровотечение из носа, как бывало всегда, когда он слишком усердствовал на тренировках. Знакомая усталость уже начала растекаться по телу. В висках лениво пульсировала боль. И в этот момент мужчина отчетливо осознал, что может не победить. Ему пришлось приложить немало сил, чтобы отразить следующий удар.

Но затем что—то изменилось…

Румын не сразу понял, что именно стабилизировало его защитный барьер, однако в какой—то момент он словно уплотнился. Очередную атаку Лонгвея мужчина практически не почувствовал. Купол больше не трещал, грозя лопнуть — напротив, он сделался прочнее. А затем пришло понимание, что головная боль отступила. Исчезла и слабость, которая еще недавно стремилась поглотить все его тело.

Что—то подпитывало его. Что—то вдыхало жизнь.

Энергетика, мощная, как горный поток, ворвалась в его организм, наполняя собой каждую клетку. Сердце забилось чаще, подгоняемое вернувшейся силой. Зрачки расширились. Впервые Бранн поглощал нечто, настолько мощное. Это было сродни энергетике глобальной катастрофы, но куда более чистое и стабильное — энергетика кайрамов. Та самая, какой поделился с ним Альберт, когда его, Бранна, смертельно ранили.

Страх, отразившийся было в глазах Киву, внезапно сменился холодной решимостью. Невидимая телекинетическая волна обрушилась на Лонгвея подобно цунами. И в этот раз казалось бы непобедимый враг внезапно сам вытянул руки вперед, пытаясь стабилизировать купол. Взгляд азиата в ярости метнулся в сторону «энергетических», которые вместо того, чтобы сбежать, решили отдать свою силу Бранну.

Что касается Дмитрия, то он все еще опасался, как бы «энергетические» не выдохлись прежде, чем Бранн прикончит врага. Несмотря на усталость, «истинный» по—прежнему был в состоянии сражаться. Возможно, его удары сделались слабее, но защитная преграда оставалась такой же крепкой. Нужно было что—то сделать. Что—то.

Взгляд Лескова лихорадочно скользнул по земле и внезапно остановился на рюкзаке Елены. Лонгвей уничтожил тело девушки, залив все кровью, однако ранец почему—то остался не тронут. А это означало, что в нем мог находиться «эпинефрин».

Оставив Альберта, Дмитрий подхватил рюкзак с земли и принялся торопливо обыскивать отделения. Он не обращал внимания на перепачканные кровью ладони, на пропитавшуюся ею ткань. Где—то должен был лежать «эпинефрин». В каком—то из карманов.

Наконец его пальцы нащупали продолговатый футляр, и тогда Лесков сделал себе еще одну инъекцию. Он знал, что превышать дозу нельзя, но и надеяться только на Бранна больше не мог.

«Продержитесь еще немного», — в тревоге подумал Дима, окинув взглядом четверых драконов. С минуты на минуту они снова могли вернуться в человеческое тело, и тогда война будет проиграна. Нужно было повлиять на концентрацию Лонгвея. Нужно было попробовать обратиться снова.

Дима вводил себе ампулу за ампулой и лишь на шестой почувствовал, что его сердцебиение ускорилось. Мощный всплеск адреналина заставил Лескова жадно глотнуть воздух. Зрачки расширились, заполняя собой чуть ли не всю радужку. А затем тело Дмитрия начало стремительно меняться. Опасения Альберта не подтвердились — «Эпинефрин класса А» не убил Лескова, но и четырех ампул Дмитрию уже было мало. Организм привык к этой дозе и теперь хотел больше.

Заметив, что «шепчущий» обращается в истинную форму, Лонгвей выставил ладонь в его сторону. В тот же миг телекинетическая волна устремилась к своей новой жертве, взрывая под собой землю, словно плугом. В попытке защититься дракон закрылся крылом. Однако вместо удара почувствовал лишь ветер, обдавший его чешую прохладным дыханием. Волна, которая должна была разорвать тело Дмитрия на куски, в метре от него налетела на невидимую преграду Бранна и разбилась, словно о скалы.

— Что же вы так защищаете его? — мрачно усмехнулся азиат. — Уж не потому ли, что его отец умер по вашей.

В тот же миг он прервался. Чувство страха заставило непроизнесенное слово застыть в горле, и мужчина невольно попятился назад.

— Нет. Нет… — сквозь зубы процедил азиат, пытаясь воспротивиться ненавистному внушению. Сейчас он невольно походил на душевнобольного, который видел перед собой какого—то монстра и пытался отмахнуться от него. Затем он вздрогнул всем телом и отступил еще на несколько шагов, не в силах бороться с окутавшей его паникой. Впервые чистокровный поймал себя на мысли, что проиграл. Эти чертовы твари, эти жалкие полукровки его уничтожат, как стая гиен уничтожает ослабевшего льва!

— Нет… Нет… Вы — ничто против меня, — прошептал Лонгвей, продолжая пятиться назад. Несколько раз он тряхнул головой, в очередной попытке отогнать наваждение, порождаемое внушенным страхом.