Выжившим

Кленси протяжно фыркнул, подобрал наконец монетку и сунул ее в карман.

– Тогда тебе снова не повезло, – сказал он. – Старина Кленси идет домой и будет там спать. Ляжет на свою кроватку и будет баю-баюшки… Хотя, нет. У старины Кленси дома где-то была бутылка виски, значит… значит, мы ее выпьем и…

Томми показалось, что этому человеку привычно общаться с самим собой в третьем лице.

– Поговори со мной, и у тебя будет полно этих бутылок, – быстро сказал Томми. – Я принес тебе деньги.

– Хочешь купить старину Кленси? Старина Кленси неподкупен… сколько у тебя денег?

Томми ответил.

– М-да, – выговорил Кленси, – видать, тебя и впрямь припекло. О чем речь пойдет?

Томми снова коротко ответил. Он дрожал от пронизывающего холода.

Кевин Кленси остановился и смерил Томми тяжелым, проницательным взглядом. Словно оценивал на футбольном поле, не зная, стоит ли выпускать такого игрока или не позорить команду.

– Иди-ка домой, – хмуро сказал он, но Томми услышал в его тоне злую, недоверчивую нотку, и поспешил развеять подозрения.

– Я не издеваюсь, – быстро сказал он. – Я прошу помощи. Меня никто не подсылал, я пришел сам, я один, я никому не скажу.

– Как тебя зовут? – спросил Кленси после недолгой паузы.

– Томми Митфорд.

– Вот что, Томми. Я пьян как сотня фермеров на празднике сбора урожая. Я не узнал бы сейчас родную маму. Толку от меня тебе никакого.

– От других еще меньше, – упрямо сказал Томми.

Кевин Кленси рассмеялся диким, с привизгиванием, смехом, и поманил Томми за собой.

– Пойдем, малыш. Дотопаем до моей берлоги и там уже разберемся. Если оставить тебя на улице, ты завтра будешь валяться с ангиной и воспалением легких одновременно. Я таких кузнечиков, как ты, насквозь вижу. Вы еле дышите и то только по милости господа бога, не иначе.

Кевин и Томми вовремя свернули на узкую улочку, зажатую между двухэтажными зданиями. Позади по дороге медленно прошуршала полицейская машина.

Кевин жил в одном из этих домов. При постройке все они были одинаковые, но со временем приобрели отличительные черты. Первый обзавелся татуировками из граффити и выглядел как реклама тату-салона, второй осел на один бок, и под его хромающую, припадавшую сторону подлили бетона, и теперь он выглядел кораблем, медленно погружавшимся в серую лужу. Третий и четвертый дома по какой-то нелепой прихоти попытались перекрасить в зеленый цвет, и покраска эта выявила все язвы, все трещины и потертости старых зданий, беспощадно выставила полными инвалидами даже на фоне своих ближайших соседей.

Лестницы в этих домах были узкими, а ступени – разной ширины, и Томми то и дело спотыкался, в Кевин вовсе почти полз.

Квартира его состояла из одной комнаты, она же являлась кухней. Кровать, диван, кресла и стойка с телевизором беспомощно сбились в кучу, потесненные гигантским обеденным столом, плитой и кухонными тумбами. На столе вперемежку обитали: носки, полиэтиленовые пакеты, недоеденные бургеры, пробки, сухие макароны, цветные журналы и обрывки газет, там же лежало сероватое кашне крупной вязки и смятая майка с названием футбольной команды. Судя по ее виду, она давно исполняла роль тряпки.

Ни компьютер, ни ноутбука Томми не заметил.

– Садись, – пригласил Кевин и шикарным жестом сбросил хлам со стола на пол.

Сам он принялся бродить по комнате, ворочая мебель и натыкаясь на углы.

– Она была где-то тут, крошка… Моя старая добрая крошка… Вот же!

И он извлек откуда-то громадную кофеварку.

– Выпускаешься в следующем году?

– Да.

Томми присел на клеенчатый стул и принялся наблюдать за процессом варки кофе.

– И такой уж прямо совсем неудачник?

– Не совсем… В этом году меня даже взяли участвовать в ежегодной пьесе.

– А чем еще занимаешься?

– Ничем. То есть, я писал всякое-разное, и многим в Интернете даже нравилось то, что я пишу, но в Интернете двадцать тысяч человек могут поставить лайк даже под фотографией смешной кошачьей какашки, так что, по-моему, я та самая смешная какашка и есть. Раньше мне казалось, что у меня есть какой-то талант, а теперь я сомневаюсь, но раньше я и писал лучше, ничего не боялся, а сейчас боюсь лишнее ляпнуть, и поэтому совершенно ни к чему не способен. Все это мне боком вышло, надо мной только смеются.

– Как семья?

– Моя мама была активистом по борьбе со школьным автоматом с презервативами.

– Понятно, – сказал Кевин и сел напротив с огромной кружкой, в которой колыхалась черная жижа крепчайшего кофе. – Друзья?

– Есть.

Больше Томми ничего не добавил.

– А он? – спросил Кевин, извлекая из обертки толстую рыжеватую сигару.

– Кто?

– Парень, из-за которого ты сюда прибежал.

Томми опустил глаза, избегая едкого дыма от дешевой сигары. Она воняла жженой резиной.

– У него все в порядке. Встречается с самой красивой девчонкой школы.

Кофе Кевин выпил в три глотка, нагнулся и достал из-под стола початую бутылку виски. Виски он налил в ту же кружку, что и кофе.

– Это мой способ протрезветь, – пояснил он. – Крепкий кофе и немного виски.

Томми невольно отмахнулся от дыма сигары.