Выжженная земля (ЛП)

Ночь опустилась на Исстван, хотя быть может, что парящий пепел и огромная пелена дыма застили солнце. Значения это не имело. Чёрные на чёрном, мы лишь в это время могли двигаться с надеждой не быть обнаруженными. Далеко на севере, где враги-предатели сняли маски и раскрыли себя, что-то мерцало. Я пересмотрел свою мысль — всё же наступала ночь. Воины, или в некоторых случаях их подобия, пробуждались от порочного оцепенения, начиная мольбы и ритуалы во имя тёмных богов.

Это должна была быть эпоха просвещения, в которой суеверия будут изгнаны светом эмпирической истины. И где же теперь этот свет, гадал я, глядя во тьму и распознавая в ней отголоски того, что укоренилось в моей душе.

Кончив забавляться, эскадрон смерти двинулся дальше, хрюкая и ухая голосами, которые теперь вряд ли можно было описать как человеческие.

— Идём, — сказал я Усабиусу и потянулся вниз, чтобы поднять Гвардейца Ворона.

— Метить будем?

Когда я повернулся и взглянул на своего брата, то увидел, что в руке тот небрежно сжимает короткий металлический жезл, на конце которого был цилиндр с большим количеством негорящих диодов, ожидающих активации. Рууман дал нам сейсмические картографические шесты, сказал, что они помогут с триангуляцией. Думаю, что своей помощью он лишь старался подбодрить, но мы с Усабиусом были всё равно благодарны.

— Давай, — сказал я и увидел, что мой брат глубоко вонзил шест и повернул цилиндр, чтобы начать передачу сигнала.

Устройства было похоже на те, что использовались в осадных боях, но мы нашли им совершенно другое применение.

— Нормально всё? — спросил, желая скорее уйти.

С приходом ночи наступала относительная незаметность, но и появлялись ужасы, не показывающиеся при солнечном свете.

Усабиус ответил не сразу: «Кажется, он не дышит». Не видел его лица, скрытого потрёпанным боевым шлемом, но знаю, что было оно мрачным.

— Идём дальше, — сказал я. Мы вышли из-за десантного корабля, всё ещё прислушиваясь к малейшим признакам опасности и пытаясь не слышать шум убийства.

И через восемьдесят метров Усабиус прошипел: «Танки!»

Я выругался про себя. Мы слишком задержались и теперь возвращение назад будет долгим и рискованным… если вообще удастся.

Воронка, заполненная трупами в силовой броне с практически полностью выгоревшей символикой, была единственной надеждой затеряться.

Мы зарылись в неё, в обугленные скелеты воинов, которых могли знать и сражаться бок о бок. Оторванные и сломанные конечности бились о мои сапоги. Пальцы костлявой руки коснулись моего лица. Ещё одна царапнула по наплечнику, и внезапно разум заполнили образы мёртвых: гниющие и разлагающиеся внутри брони встают, проклиная и безмолвно обвиняя нас за то, что мы выжили. Я прогнал такие мысли — здесь они мне не помогут. Во всём виноваты усталость и душевные раны. Здравый рассудок — зачастую первый аспект эффективности воина, который подвергается испытаниям во время долгих периодов предельной психической нагрузки. И я не мог представить испытания суровей, чем Исстван.

Переползая через трупы, я соскользнул и по локоть провалился в зияющую полость грудной клетки бывшего легионера. Спокойно вытащил руку, отломив кусок уже треснувшего ребра и стараясь не обращать внимания на кровь, покрывавшую керамитовый кулак. В этой яме мёртвых не было ни чести, ни славы. Просто место, куда попадают умирать герои, незапомненные и неоплаканные. Мы были просто могильными червями, ползущими среди них. Волоча за собой безжизненное тело Гвардейца Ворона, мы припали губами к земле и постарались забиться поглубже.

Когда в дрожи земли я почувствовал тяжёлое громыхание направляющегося к нам танкового отряда, сердца заколотились в груди. Перед тем как закрыть глаза, чтобы скрыть горящий в них живой огонь, заметил чёрные песчинки, потоками сыпящиеся с края воронки, и вновь подумал о песочных часах. Потом отдался тьме с надеждой, что это не будет последним, что увижу.

Предчувствие Усабиуса спасло нас обоих. Смерть на Исстване была быстрой, обычно мгновенной. То, что поддерживало порядок в рядах предателей, ушло, когда командование легионов оставило худших, псов, чтобы охотиться и стереть с лица планеты наше слабое сопротивление. Вскоре гончие-легионеры тоже уйдут и всё, что избежит их клыков и когтей, с орбиты разнесут на атомы.

Я пытался собраться, сосредоточиться на притворстве, необходимом для выживания, хотя внутри саднило от желания обрушиться с мечом и болтером на этих предателей. Некоторые пытались. И теперь лежали в таких же воронках, как и та, в которой прятались мы. Но раздумья о бесчисленных способах встретить собственную смерть могло лишь ускорить её. Так что я позволил своим чувствам вернуть меня к действительности.

Это было неприятное воссоединение.