Совещание по обсуждению плана проходило в Ставке Сталина 22 и 23 мая. Решение Рокоссовского вызвало яростное несогласие. Сталин и несколько членов Ставки требовали сконцентрировать все силы в едином наступательном ударе с Днепровского плацдарма. Аргументы опытного генерала, что для такого движения недостаточно оперативного пространства, что территория слишком сложна и наступление откроет свой фланг с севера, категорически отметались, Сталин упрямо настаивал на едином ударе. Как у Гитлера были его «укрепленные районы», так у Сталина была своя теория сосредоточенных ударов, которую он упрямо хотел применять повсюду. Он, конечно, был прав в принципе, но в данном конкретном случае ситуация требовала отступить от этого правила. Однако Сталин отказывался признавать очевидное. Интересно посмотреть, какими методами он старался навязать свою волю маршалам и командующим фронтами. Вот рассказ Рокоссовского:
«Сталин приказал мне на двадцать минут выйти в другую комнату и обдумать предложение Ставки. Потом я должен был вернуться. Но мне нечего было обдумывать. Когда время вышло, я вернулся и продолжал настаивать на своей точке зрения. Меня снова послали в другую комнату. Снова на двадцать минут. Во время второй ссылки ко мне присоединились министр иностранных дел Молотов и правая рука Сталина Маленков. Они порицали мой спор с Верховным Главнокомандующим и просили принять предложение Ставки.
Разумеется, не без едкой реплики Сталина по поводу упрямства армейских генералов и предупреждения о полной ответственности за операцию. Рокоссовский принял ответственность. Он отстоял свой план.
2. Наступление
Уже с самой первой попытки русские глубоко прорвали левое крыло группы армий в секторе 3-й танковой армии. За двадцать четыре часа «укрепленный район» Витебска оказался в красных клещах.
То же самое происходило и у 4-й армии. Дивизии советского 2-го Белорусского фронта ударили на Оршу и Могилев и скоро прорвали широкую брешь во фронте армии генерала Типпельскирха восточнее Могилева. За Могилевом стояла танковая дивизия «Фельдхеррнхалле», бывшая 60-я моторизованная дивизия из Западной Пруссии и Данцига; своим новым именем она была обязана присоединенному к ней гвардейскому полку СА.
Участие дивизии в летнем наступлении было типично для происходящего между Днепром и Березиной. С середины мая, после тяжелых боев севернее Витебска, она находилась на резервной позиции для отдыха и пополнения. Части ее артиллерийского полка и танкового батальона все еще оставались в Германии. Пополнение в основном прибывало из Норвегии, где люди привыкли к спокойной жизни на оккупированной территории, а не к тяготам войны на Востоке. Последний транспорт появился примерно в середине июня, за восемь дней до наступления. Не имея никакого боевого опыта, люди попали прямо в жестокое сражение.
Вечером первого дня наступления «Фельдхеррнхалле» получила приказ «перекрыть брешь восточнее Могилева». Когда командир дивизии генерал фон Штейнкеллер доложил командиру 39-го корпуса, генерал Мартинек покачал головой: «Какую конкретно брешь вам предстоит перекрыть? Там кругом одни бреши. Ваше место на Березине, чтобы у нас там сохранялась отсечная линия, куда мы сможем отойти, когда уже будет невозможно держаться на Днепре. А это случится очень скоро».
Мартинек был совершенно прав. Березина протекает примерно в семидесяти километрах западнее Днепра. Если бы «Фельдхеррнхалле» действительно стояла там, вместе с 18-й мотострелковой дивизией, многого удалось бы избежать. Поскольку именно на Березине в скором времени и произошла катастрофа.
Однако приказы требовали другого. «Фельдхеррнхалле» вступила в бой в ста километрах восточнее Березины, за Днепром. В безнадежной позиции. Капля в море. «В течение ночи с 25 на 26 июня, —докладывал позже генерал фон Штейнкеллер, — мне удалось, по большей части благодаря удаче, а не умелому командованию, отвести мои дивизии обратно через Днепр в Могилев».