Выжженный край

Старый Нгиет не отводил пристального взгляда от родного пепелища. Теперь предстояло ставить новый дом. Старик, достав из-за пазухи сложенный красный флаг с золотой звездой, не теряя времени отправился к обгоревшим столбам и приладил ого к одному из них. Некоторое время он стоял молча, любуясь полотнищем, которое полоскал ветер, потом огляделся кругом. Посмотрел на высокое небо, на раскинувшиеся вокруг земли и вдруг полез в карман брюк, как фокусник извлек из него флягу с треснутым горлом, пластмассовый стаканчик. Над зарослями тростника, грудами битого кирпича и черепицы разнесся крепкий спиртной дух, унылое запустение отступило, сразу повеяло чем-то домашним, вспомнилось о праздниках, когда собирались вместе всей семьей. А старик, пригубив вина, ощупывал и гладил столбы, тихонечко приговаривая: «Ишь до чего крепкие, стоят как ни в чем не бывало». Несколько дней затем никому, даже сыну, не разрешал и близко подойти к пепелищу. Взял заступ и, бережно перебрав сперва обломки кирпича, прошелся по каждому клочку земли. Сколько лет здесь его род прожил, сколько поколений на этом месте родилось и выросло, а теперь от всего остался один пустырь, сплошь заросший сорными травами. На уборку обломков кирпича и черепицы, всего, что осталось от старого дома, ушло несколько дней. Затем старик принялся выпалывать бурно разросшийся здесь тростник и сорняки. Под одним из кустов, меж обломков обвалившейся стены, он наткнулся на солдатский вещмешок и пайку риса — то и другое под руками рассыпалось в прах. Старик не умел обезвреживать мины и придумал свой собственный способ: делался подкоп так, чтобы верхний слой земли осел, и мины сами себя обнаруживали. На том месте, где стоял дом, была передняя линия обороны, земля эта много раз переходила из рук в руки, особенно в семьдесят втором, когда здесь сражались за каждую пядь, и потому все было нашпиговано железом.

Затем старик пометил безопасное место, откуда он выбрал мины, и проложил к нему тропку. Можно было считать, что расчистка площадки хоть и временно, но все же закончена. И старик наконец позволил себе передохнуть и, вытирая руки, все в кровоточащих ранках и ссадинах, думал о том, какое же это великое счастье — всей семьей снова собраться под одной крышей, в своем доме и на своей земле, от дедов и прадедов унаследованной.

* * *

По деревне печальная весть разнеслась мгновенно, от дома к дому, быстро узнали ее и те, кто был в поле: маленькая Тху, подорвавшаяся на мине, умерла в уездной больнице.

— Слыхали, малышка-то у Нгиетов умерла!

— Ой, а я ее только вчера видала, она рыбу ловить шла!

— Бедная девочка, когда мы вместе в эвакуации были, она к нам каждый день забегала, все братишку своего на руках таскала, нянчила…

— А какая красавица! Выросла — уж точно артисткой бы стала!

— Да, симпатичная девчушка, и умница, и послушная!..

— Ох, а паши-то сорванцы так и носятся очертя голову! Еще, чего доброго, тоже на мину напорются…

Вечером на большаке, идущем к деревне, показалась небольшая процессия с носилками, на которых лежало хрупкое тельце девочки, покрытое красным одеялом. Рядом нетвердым шагом ступала жена молодого Нгиета, простоволосая, растрепанная, с застывшей на лице горестно-недоуменной гримасой. Опа безудержно голосила, не в силах отвести обезумевшего взгляда от носилок.

— Доченька моя дорогая, да что же я, дура, наделала-то, ругала тебя, что платьице перепачкала, когда за рыбой ходила! А рыба-то до сих пор на кухне лежит, а тебя нет уже, маленькая моя! Доченька моя, ненаглядная, на кого ты ты нас покинула!.. Госпо-оди!

Молодому Нгиету — он держал на плечах передние ручки носилок — казалось, что эта боль, этот крик рвется прямо из его сердца, но все же, едва они миновали околицу, он повернулся и тихонько напомнил жене:

— Дома-то не плачь так громко, не надо, слышишь?

Он боялся, что дома и жена, и дети поднимут такой плач, что будет слышно на всю округу. Мертвым слезами но поможешь, плач слышен только живым, и не хотелось молодому Нгиету особенно будоражить людей, ни к чему это было, да и отца надо пожалеть, он и без того весь извелся. Много старому досталось, столько лет не видались, и виноват перед ним молодой — сам ведь в солдаты ушел, в марионеточную армию, до сих пор он эту вину перед отцом искупить не может. Конечно, не поспеши так старик с этим домом, Тху сейчас была бы жива. Но теперь что поделаешь, остается только боль поглубже в сердце упрятать.

Вечером старый Нгиет сам выкопал в саду небольшую, но глубокую могилу. Жена молодого Нгиета, забившись в угол, сидела на полу и время от времени впадала в забытье, но крепилась, не плакала. Только старшие дети, те трое, что вместе с дедом уходили в Виньлинь, плакали в голос и никак не могли остановиться.

* * *

Кук тревожно глянула в сторону Восточной деревни. На фоне подрумяненного закатными лучами небосвода виднелась высокая гора, сейчас испещренная золотыми и багряными полосами, а рядом стояли горы пониже, и на них перламутровой инкрустацией ложились лучи заходящего солнца.