Выжженный край

Маленькая То во весь дух неслась по дороге, крепко зажав под мышкой бамбуковую плетенку с мелкой рыбой. У зарослей ананаса, росших тут же, у обочины, она остановилась и, сунув руку в самую гущу, вытащила припрятанную там школьную сумку. В ней вместо книжек лежал кусок черного картона и крохотный, как шарик от бомбы, огрызок мела.

Повесив сумку на руку, так, как это делали со своими авоськами взрослые по дороге с рынка, девочка зашагала дальше, задрав голову кверху и разглядывая ставшее темным небо. Маленький рогатый месяц, повисший над рекой, напомнил ей о рыбе, которая сейчас, тоже изогнувшись, лежала в плетенке. Она тихонько окликнула пой манную рыбку: попросила, как заклинание сказала, спасти от порки, которую, То понимала, она сегодня вполне заслужила. Ведь матушка Эм много раз ей наказывала из школы идти прямо домой, а по болтаться в поле, где в любую минуту можно нарваться на мину. Девочка с еще большей прытью припустилась домой, закрыв поплотнее школьной сумкой отверстие плетенки, чтоб не потерять рыбку.

У старой пагоды она чуть не наскочила на Кук. Кук устало тащила за собой велосипед — дорога была сплошь в рытвинах, тут и там ее перерезали следы старых траншей и окопов, в такой темноте ехать по ней было нельзя.

Кук сразу увидела То.

— Ты что это несешься как угорелая, гонится кто за тобой?

— Ой, да я опять! Опять за рыбой ходила и теперь поздно домой попаду…

То решила, что уж лучше выложить все начистоту.

Кук улыбнулась, зная, что в темноте ее улыбка по видна, и строгим голосом сказала:

— Имей в виду, следующий раз и разговаривать с то бой не стану. Ты мне что обещала?

— Я больше не буду…

То хотелось под прикрытием Кук незаметно пробраться в дом, и она попыталась схитрить:

— А вас тоже, наверное, давно ищут, бабушка ждет и не ужинает…

— Ну нет, — разгадала ее маневр Кук, — придется тебе все же первой пойти и сказать, что я задерживаюсь. Все поняла, повторять не надо?

— Поняла…

И девочка снова вприпрыжку помчалась вперед, а Кук медленно продолжала свой путь. В ушах стояли крики, и перед глазами мелькали разъяренные лица, взметнувшиеся кулаки, маленький, истоптанный клочок земли и яркое белое пятно на нем — бывший каратель едва держался на ногах, прикрывая руками голову от сыпавшихся со всех сторон ударов. Залитое кровью лицо и плотное кольцо людей, щетинившееся палками, дубинками, кольями, угрожающе занесенными заступами…

В этой разгневанной толпе особенно запомнилась ей одна женщина. Старая, сгорбленная, она, занеся мотыгу, сорвала другой рукой с наголо обритой головы повязку и, размахивая ею, расталкивая других и пробираясь сквозь толпу, кричала: «Пропустите меня, пропустите, я хочу у него спросить, где мой сын! Где мой сын, отвечай!» Прорвавшись вперед, она крикнула ему прямо в лицо: «Отвечай, гадина, где мой сын?!» И тут же, метя в голову, обрушила на него свое оружие — острую мотыгу, но промахнулась и только добавила ему еще одну рану, на плече. Он упал, скорее от испуга, чем от боли.

* * *

«Господи, отдохнуть бы, хоть минуточку!» — вздохнула Кук. После сегодняшнего она чувствовала себя совсем разбитой. Но оставалось еще одно дело — в волости сейчас работала экспедиция экологов, они занимались изучением территории Срединной деревни. Деревня протянулась почти на два километра, уже три года это были брошенные, пустовавшие земли, прежде здесь проходила линия фронта. Поговаривали, что солдаты марионеточных частей, стоявших в Чьеуфу, никогда не выходили за проволочные заграждения, которыми были обнесены небольшие участки, и не только потому, что вокруг были мины: территория была заражена. Это и стало причиной того, что в Чьеуфу появилась экологическая экспедиция.

Кук подъехала к маленькой лавчонке, торговавшей разной мелочью. Лавчонка, от стен до крыши из рифленого железа, совсем недавно была поставлена прямо у дороги. Пламя керосиновой лампы тускло высвечивало заросшую травой землю и валявшиеся на ней остатки колючей проволоки. Возле лавчонки стояли человек пять-шесть крепких, коренастых мужчин. Хозяйка, довольно кокетливая сорокалетняя женщина, длинным шестом стучала по крыше, так что шаталась вся постройка. Рядом девушка в узких блестящих брюках со смехом наблюдала за тем, как с крыши упорно не желали спускаться петух и курица, которых давно уже напрасно ждал курятник. Они не обращали ровно никакого внимания на новые и новые настойчивые атаки хозяйки и оглушительно кудахтали, точно внизу шныряло полчище лисиц.

Но тут стоявшие у дома и с интересом наблюдавшие эту сцену мужчины — врачи и санитары из экологической экспедиции — увидели Кук, и облава на кур закончилась сама собой. Вошли в лавку. Хозяйка подтолкнула дочь к Кук:

— Поздоровайся!

— Как тебя зовут? Льен? — спросила Кук. Лавка носила имя хозяек, на вывеске так и значилось «Льен Лан», и Кук до сих пор не знала, кто из них кто.

— Нет, я Лан… — застенчиво ответила девушка.