Выжженный край

— А что взрыв? Это в поле, я тоже его слышал. Ну подумай сама, кто там мог оказаться? Самоубийцей никому быть не хочется, все село знает, что там мины. Да это наверняка какой-нибудь зверек пробегал, лиса или еще что в этом роде.

Кук не хотелось терять времени на бесполезное препирательство с Бангом. Она велела ему тут же отправляться в волостной комитет, принять новоприбывших беженцев, а потом взять с собой несколько ополченцев и ехать к ней в Западную: если там и в самом деле что-то случилось, нужна будет помощь.

* * *

Мина оказалась магнитной. В чемодане Оу была швейная машинка, опа-то и спровоцировала взрыв. По счастью, оба — Оу и Линь — были далеко отброшены взрывной волной и отделались лишь царапинами.

Когда Кук, старый Нгиет и еще несколько парней и девушек прибежали к месту происшествия, Оу и Линь уже поднялись и собирали разбросанные вещи. Неподалеку чернела глубокая воронка, над ней еще клубился дым.

Не сразу они признали друг друга — Кук, Линь и Оу, — а когда потом молча крепко Обнялись, все трое простояли так очень долго. Лица были мокрыми от слез. Первой не выдержала и в голос зарыдала Оу. Подобрав камень, она со злостью швырнула его в чудом уцелевшую головку швейной машинки и снова обняла Кук.

— Я его чуть не убила! Чуть не убила! Это я во всем виновата! — рыдала опа.

Кук глаз не могла оторвать от брата. Сколько лет мечтала она об этой встрече, но никак не ожидала, что это произойдет таким образом. Кук не могла не заметить и те полные любви взгляды, которыми обменивались Оу и Линь.

Оба они еще не успели как следует оправиться от испуга. Просто не верилось, в голове не укладывалось, что после всего, что выпало на долю каждого из них, после того, что пришлось перенести, когда все, казалось, осталось позади и счастье — вот оно — было почти в руках, на пороге родного дома их подкарауливала смерть.

Прибежавшие вместе с Кук парни и девушки окружили Линя. Он в который раз рассказывал, как все случилось, но они никак не могли прийти в себя от изумления — ну и быстрая же у Линя реакция!

А старый Нгиет уже спешил обратно в Срединную деревню, сказать Эм, что Оу вернулась, вернулась целой и невредимой. По пути он встретился с несколькими односельчанами, тоже бежавшими к месту взрыва, заверил их, что все обошлось благополучно, и, не останавливаясь, заторопился дальше.

Все обошлось, и люди заспешили обратно, туда, к волостному комитету, поглядеть, не приехал ли кто из родных. И оттого, что нынешний рейс был одним из последних — почти все., кому нужно было вернуться, уже вернулись, — волновались еще сильнее.

Кхой, таща за руку Хунга и Лан, делала героические усилия, чтобы протиснуться сквозь густую толпу и пробраться поближе к забору, окружавшему дом волостного комитета. Там за оградой, во дворе, уже собрались прибывшие. Снаружи, у забора, прямо на земле остались лежать кое-какие крупные вещи — кровати, шкафы, доски… Кхой с внуками удалось пробраться к самым воротам, беленным известью и обсаженным банановыми деревьями. Но в последний момент их оттолкнула женщина лет тридцати в выцветшей зеленой блузке и тут же обеими руками вцепилась в решетку ворот, нетерпеливым ищущим взором обшаривая двор, вернее, тех, кто сейчас там находился. Вдруг она залилась слезами и закричала:

— Мама! Мамочка, я здесь!

А оттуда, со двора, за ворота тоже были устремлены напряженные взгляды, и тут же та, которую назвали «мамочкой», седовласая пожилая женщина, с криком вскочила со своего места:

— Нянг, доченька моя! — И, закрыв лицо руками, разрыдалась.

— Тише вы! — нетерпеливо прикрикнул Банг и осуждающе покачал головой. Он стоял у входа во все еще недостроенное помещение, в руках у него был мегафон, кипа бумаг и авторучка. Однако шум — и по ту, и по эту сторону забора — не стихал. Тут и плакали и смеялись одновременно, окликали друг друга, махали руками. Теперь уже все, кто приехал, повернулись к воротам. Плакали все, кроме разве что самых юных, сквозь слезы на лицах светились счастливые улыбки. А там, за воротами и за забором, народу прибывало и прибывало. И каждый норовил пробраться поближе. Кхой удалось втиснуться между той самой женщиной в выцветшей зеленой блузке и мужчиной, который посадил себе на голову маленького мальчонку так, чтобы видела дочь, которая была во дворе. Женщина в зеленой блузке, хотя лицо ее еще было в слезах, уже улыбалась.

— Господи, когда я из Виньлиня вернулась, мне сказали, что мама умерла. Я траур по ней носила! Господи, вот радость-то!