– Я собираюсь освободить его и отправить домой. Не хочешь помогать мне – хорошо. Иди своим путем. Но если ты так поступишь, то ты – один из них, этих бессердечных убийц, и я клянусь всеми и всем, что люблю, что в следующую нашу встречу я заберу твою жизнь – и не подумаю дважды, прежде чем это сделать.
Яго смеется.
– Думаешь, это смешно? Посмотрим, кто будет смеяться последним.
Он поворачивается к ней:
– Я смеюсь потому, что хотел бы ненавидеть тебя, но когда ты ведешь себя так уверенно – и я знаю, что ты не блефуешь, – от этого ты только еще больше мне нравишься.
Сара улыбается:
– Ты просто не хочешь, чтобы я тебя пристрелила.
Яго знает, что его гордость должна быть уязвлена, – как тогда, у Терракотовой армии, когда Сара явно его обставила. Она бросает ему вызов, подталкивает его. Ни от одного другого Игрока он не потерпел бы подобного. Но, к превеликой своей досаде, Яго чувствует только ревность. Ревность к этому дурацкому чужаку, завладевшему вниманием Сары.
– Тебе не нужно клясться своими любимыми или чем-то еще, – холодно произносит он. – Я не бессердечен. Я понимаю, что любовь – очень, очень странная штука.
– Значит, ты идешь со мной?
– Я иду за шумеркой, – уточняет он. – Она уже однажды бросила мне вызов. Надо было разделаться с ней еще тогда.
– Угу, – бормочет Сара в ответ. Она понимает, что это не настоящая причина, по которой Яго пойдет с ней, но все равно хорошо, что он идет.
– Когда все закончится, ты ведь и правда отошлешь этого глупого мальчишку домой? И мы вернемся к тому, что начали?
– Да. Так будет лучше для всех.
Ренцо с улыбкой подходит к машине. Пять стальных колонн, закрывавших выезд из туннеля, опускаются и уходят в землю, а двое охранников уже поднимают камуфляжную стену, чтобы машина могла проехать на территорию курдской области Турции.
– Все хорошо. Дорога открыта, – Ренцо снова улыбается.
Он держит в руках коричневую стеклянную бутылку и три маленьких чайных стаканчика. Раздает стаканы, наливает в каждый какую-то мутную жидкость. И высоко поднимает свой стакан. Сара и Яго следуют его примеру.
– За дружбу и смерть. За жизнь и забвение. За Последнюю Игру.
– За Последнюю Игру, – повторяют Сара и Яго. Они чокаются и пьют. На вкус напиток – как перечная лакрица. Сара кривится:
– Ух, что это?
– Арак. Хороший, правда?
– Нет, – мотает головой Сара. – Это отвратительно.
Яго смеется:
– А мне нравится.
Ренцо кивает Яго и наливает себе еще, выпивает и бросает стаканчик на землю. Сара и Яго делают то же самое. Стаканы разбиваются. Ренцо обнимает ребят, целует в щеки, хватает за плечи и снова обнимает. Прежде чем отпустить Сару, он говорит:
– Удачи тебе. Но не слишком много.
– Если я не смогу победить, я сделаю все, чтобы это вышло у Яго.
– Будь что будет.
Сара улыбается и забирается на пассажирское сиденье «пежо». Ренцо обнимает Яго в последний раз и шепчет ему на ухо:
– Не глупи и не вздумай влюбляться. Не раньше чем все закончится.
– Поздновато спохватился, – шепотом отвечает Яго.
Ренцо улыбается:
– Тогда до встречи в аду, брат.
– Я не верю в ад.
Потемнев лицом, Ренцо делает долгий глоток прямо из бутылки:
– Скоро поверишь, Яго Тлалок, Игрок ольмеков из 21-й Линии. Скоро поверишь.
Древнейший храм в истории человечества; вокруг – лишь бескрайние голые равнины. В 1993 году его случайно обнаружил местный пастух; неизвестная цивилизация по неизвестной причине предала святилище забвению более 15 000 лет назад. С момента начала раскопок было изучено лишь 5 % храмового комплекса; радиоуглеродный анализ относит Гёбекли-Тепе к 12-му тысячелетию до нашей эры. Кто-то воздвиг это святилище еще до того, как люди начали обжигать горшки, заниматься скотоводством и земледелием, изобрели письменность и придумали колесо. Оно на тысячи лет опередило храмы Плодородного полумесяца, колыбели Ассирийской и Вавилонской цивилизаций.
Загадка, вынырнувшая из мрака последнего ледникового периода. Полноценный храмовый комплекс, состоящий из ровных каменных монолитов весом от 10 до 20 тонн.
Некоторые ученые считают, что прямоугольные колонны, каждая из которых увенчана вторым таким же прямоугольным блоком, – это изображения людей, жрецов или богов.
Или же иных существ.
Никто не знает, что за цивилизация возвела этот храм.
Никто не знает, как он был построен.
И зачем.
Какими знаниями обладали его создатели.
И до каких пределов эти знания простирались.
Никто не знает.
Байцахан, Маккавей Адлай
Байцахан кладет руки на приборную панель «Ауди А8» и наклоняется вперед:
– Это еще что такое?
– Понятия не имею.